После войны владевший Федорой Мироновой, как крепостной крестьянкой, польский помещик распорядится выпороть её за то, что она посмела помогать русским, а затем продаст несчастную в другой уезд. Возмущённая такой несправедливостью, Федора отправится искать правду в Санкт-Петербург. За неё возьмутся ходатайствовать Витгенштейн и командующий головным отрядом при штурме Полоцка генерал Властов. В результате Федора со всей её семьёй будет освобождена от крепостной зависимости, получит серебряную медаль и 500 рублей – значительную для того времени сумму.

– Что в послании? – спросил Ярцев.

– Всё что в послании велено передать лично вам, – Витковский протянул Ярцеву листок из трубки. В нём говорилось: «Срочно нужны сведения об укреплениях на подступах к Полоцку и внутри, а также о местах возможной понтонной переправы. Срок 2 суток. Потом возвращайтесь». Подписи не было, но Ярцев хорошо знал почерк Мещерина. Сердце радостно забилось: через двое суток он будет у своих! Впрочем, почему через двое суток? Он и сейчас готов. На карту города и окрестностей нанесено всё, о чём он знал: укрепления, склады и сосредоточения французских войск. И глубину реки, и ширину её в различных местах он знает. Примерно… нет, надо точнее: от быстроты наведения понтонных мостов будет зависеть успех сражения.

В небольшом парке усадьбы Мазовецких война не чувствовалась. Здесь царила тишина. Лишь птицы изредка нарушали её, прячась в пожелтевшей листве вязов и тополей. Прогуливаясь, Элеонора Мазовецкая пребывала в хорошем настроении: шутила. Вспоминала петербургскую жизнь. Настроение её спутника было совсем другое.

– Что с вами, барон, на вас лица нет, – не выдержав, спросила Мазовецкая.

– Я своё лицо почти потерял, – горько усмехнулся Клеман. – Мне довелось в молодости побывать в Китае. Так вот, у них есть выражение «потерять лицо», что означает опозориться, проиграть.

Они шли не спеша по дорожкам парка. Осеннее солнце неохотно пробивалось сквозь кроны и листву деревьев.

– Опозориться? Барон, вы так жестоки по отношению к себе?

– А что вы хотите, графиня, у меня под носом работает русский шпион, а я больше месяца торчу в этом проклятом Полоцке и не могу его поймать. – Клеман повысил голос: – Что я скажу императору! Как буду смотреть ему в глаза!

Мазовецкая остановилась, обратила взор на своего спутника:

– Что я слышу: русский шпион? Мне, барон, как близкому другу, вы могли бы об этом сообщить ранее. Вдруг я могу вам быть чем-нибудь полезным?

– Принимаю обвинения в свой адрес, но не понимаю, чем вы мне можете помочь?

Мазовецкая оживилась:

– И всё-таки, барон, какие приметы этого русского шпиона?

– Я видел его, если, конечно, это он, всего один раз. Каких-то особых примет не отметил: выше среднего роста, брюнет, лицо загорелое, носит мундир капитана французской армии, но может появляться и в гражданском костюме. Есть у меня подозрения на некого капитана Донадони из окружения интенданта Конти, но это только подозрения, нужны доказательства.

Клеман сделал шаг вперёд, но Мазовецкая продолжала стоять на месте. Глаза её блестели, на лице обозначилась торжествующая улыбка:

– А у меня доказательства есть.

Клеман замер:

– Что-о-о?

– Да-да, дорогой барон, доказательства, какие вы имеете в виду, у меня имеются. Я не сомневаюсь, что этот Донадони и есть русский шпион. Кстати, настоящее имя его граф Ярцев, он капитан русской армии.

Недоверчивый взгляд Клемана сменился не то восхищением, не то испугом. Слова, которые он услышал, произнесла его лучшая ученица.

– Но откуда? Откуда у вас столь уверенные утверждения?

– О, барон, я считала, что разведчик вашего уровня знает всё обо всех. Оказывается, не всё. Вы до конца не изучили женскую натуру. Если женщине понравился мужчина, она отличит его из тысячи других.

– Вот как? Вы говорите загадками, графиня.

Они присели на лавочку, и она подробно поведала ему историю знакомства в Петербурге с русским капитаном, который помог починить карету, и о встрече двухдневной давности здесь, в Полоцке.

– Вы уверены, что это был один и тот же человек? – усомнился Клеман.

– Повторяю, женщины в таких случаях не ошибаются.

Немного помолчав, Клеман сказал:

– По слухам, итальянец Донадони, если он настоящий, знаком с самим принцем Богарнэ. Чтобы арестовать его, нужны не предположения, а веские доказательства.

Мазовецкая продолжала загадочно улыбаться:

– Мой брат, пан Тадеуш, уехал в Вильно. Я одна, скучаю. Если вы останетесь до утра, я приведу сам эти доказательства.

– На что вы намекаете?! – почти вскричал Клеман. – Вы что, провели с русским капитаном ночь?

– Остыньте, барон, вы не угадали.

– Тогда приведите мне доказательства сейчас, немедленно!

Солнечные лучи наконец прорезали листву деревьев, осветив лица сидящих. Золотая осень напоминала о себе.

– Вам, барон, я ни в чём не могу отказать. Слушайте. В Петербурге русский капитан, когда поднимал карету, порезал ладонь правой руки. Порез был глубоким, должен остаться шрам. Но это не всё: чтобы утереть кровь и перевязать, я дала ему свой носовой платок с четырьмя алыми розами по углам. Мужчины такие реликвии не выбрасывают.

– Кроме вас его кто-нибудь запомнил?

– Запомнил, кучер. Они вместе меняли колесо.

– Веские аргументы в доказательстве, кто такой этот Донадони… как вы назвали по-русски…

– …граф Ярцев, капитан 6-й артиллерийской бригады Финляндского корпуса.

Клеман поднялся, поцеловал Мазовецкой руку:

– Преклоняюсь, графиня…

На посланника Наполеона Мазовецкая смотрела взглядом победителя:

– Так вы останетесь или нет?

Если бы на её месте был другой человек, Клеман, обременённый заботами, тотчас бы сел в свою карету и погнал в сторону Полоцка. Но в данный момент…

– Я тоже вам, графиня, ни в чём не могу отказать, – тихо произнёс он и впервые за время их общения улыбнулся.

В свободное от пьянства время Еремей занимался рыбалкой – не питаться же одной кашей, тем более, что овощи с огороды уже были съедены. Еремей был местный, знал все заводи и омуты на Двине. Поэтому за два наполеондора охотно согласился помочь Ярцеву прощупать дно.

Едва они вышли со