оказаться прикованной на несколько дней к кровати.

Он отстёгивает меня, приобнимает, но без теплоты, просто хватает за плечо, и мы поднимаемся наверх.

Предвкушение свежего воздуха будоражит. Мне так хочется оказаться на улице, вдохнуть запах осеннего леса, жухлой травы. Я волнуюсь, будто иду на праздник!

Но мы не идём на улицу, мы доходим до гостиной и останавливаемся в дверях.

На диване лежит Маша.

Сердце падает – она бледная, глаза закрыты, голова чуть запрокинута.

– Что с ней? – спрашивает он у меня.

– Н-не знаю. – Я только вижу, что ей очень плохо.

Он подводит меня к центру комнаты и пристёгивает к длинной цепи. Эта процедура становится настолько обычной, что мы оба её почти не замечаем и говорим о другом.

– Она жаловалась, что у неё болит живот, я думал, что она просто притворяется. Может быть, она притворяется и сейчас. Посмотри.

Я сажусь на краешек дивана и смотрю на совершенно больную женщину, совсем не молодую: провалившиеся синяки под глазами, заострившиеся скулы, посеревшая кожа и сальные волосы, забранные в жиденький полураспустившийся хвост.

Я трогаю её лоб – горячий. Потрясываю её:

– Маша, Ма-а-аша, это я, Светлана, открой глаза, девочка.

Медленно и нехотя она размыкает слипшиеся веки и смотрит на меня затуманенным взглядом:

– Что? Что-что?! – начинает отмахиваться, дёргаться. – Что?! Я не хочу! Не хочу! Не трогай меня, пусти, пусти!!

– Ш-ш-ш-ш… – я кладу ей руку на лоб, – тихо-тихо, успокойся, я не сделаю ничего плохого. Скажи мне, где болит.

Владимир стоит над нами, скрестив руки, он сосредоточен и напряжён.

– Так что с ней?

– У неё жар, – я боюсь поднять на него глаза и поэтому смотрю на Машу, – но почему – не знаю, мне нужно её расспросить и осмотреть, нужно понять, что случилось. Если ты можешь сказать, скажи.

– Чёртовы бабы! – Он всплеснул руками.

Я никогда не слышала от него таких грубостей.

– Почему нужно обязательно всё усложнять? Всё же было хорошо, разве я не забочусь о вас?

– Конечно, заботишься, – я съёжилась, – прости, милый, я совсем не хочу тебя сердить, но мне правда нужно больше информации.

– Я не знаю, я ничего не знаю, четыре дня назад я пришёл к жене, чтобы выполнить супружеский долг, а она стала отнекиваться, оправдываясь тем, что у неё болит живот, представляешь? – говорит возмущённо, гневно. – Потом через день то же самое! Я думал, у неё всё прошло, но стало ещё хуже, её ещё и вырвало! Прямо перед близостью! Отвратительно! Муж должен искать удовлетворения у каких-то падших женщин только потому, что его жена не может привести себя в порядок! Что ты на это скажешь?

– Ужасно, просто ужасно! – Я киваю, как заведённая кукла. – Можно я спрошу её о болях? И осмотрю?

– Давай. – Он машет рукой, отходя на шаг назад.

Я трясу её за плечи:

– Маша… Маш, проснись, мне нужно, чтобы ты рассказала мне, где болит, – так я говорила своим пациентам в клинике. И сейчас повторяю подзабытые фразы. – Маша, открой глаза, поговори со мной.

Её веки дрожат, она открывает глаза, смотрит устало, измученно:

– Всё болит. Живот болит. Сильно.

– Где? Покажи. – Я внимательно наблюдаю за ней, как врач, как когда-то наблюдала за другими.

Она гладит рукой низ живота.

– Сначала тут, – указывает под пупком, – потом больше здесь, – смещается вправо, – сейчас мне кажется, что везде, тут, внизу. Может, я беременна?

– Н-не знаю, – я смотрю на Владимира, – вы предохранялись?

– Нет, конечно, – он возмущён, – зачем мне с женой контрацептивы!

«Да и правда!» – Я невольно пожимаю плечами, настолько абсурдными кажутся его слова.

– Не знаю пока. Когда были месячные? Есть задержка? – Постепенно я вхожу в роль, вспоминая, кем я была в прошлой жизни.

– Недавно, неделю назад, может, дней десять. – Она тоже немного оживляется и говорит со мной как с обычным человеком, как с врачом или кем-то близким. – Светлана… я… мне страшно. Я умру?

– Нет, конечно, – я дежурно улыбаюсь, – давай-ка посмотрим, – поворачиваюсь к нему. – Мне нужно оголить её живот и немного спустить юбку. Можно?

– Хорошо! – резко отвечает он.

– Ляг ровно, ноги согни в коленях, я постараюсь аккуратно. – Я вижу, как она боится, но этот страх больше не передаётся мне, я его поглощаю, трансформируя в спокойную уверенность, и вижу, как эта уверенность возвращается ей.

Она послушно ложится, сгибает ноги, ждёт.

Я дую на холодные пальцы, чтобы их немного согреть и ей было не так зябко от моих прикосновений.

Живот напряжённый, твёрдый.

– Когда был стул? С этим нет проблем?

– Всё нормально, – она кивает, – каждый день по утрам, но в последние дни меня тошнило, никакого аппетита. И озноб.

Я мягко трогаю её живот сверху вниз, подбираясь к пупку:

– Вот тут?

– Да, – снова кивает.

– А здесь? – спускаюсь ниже, в район матки.

– Болит. – Она закусывает губу.

– А тут? – перевожу руки вправо к аппендиксу.

– Да!!! – почти кричит. – Не надо, пожалуйста, здесь очень больно.

– Ч-чёрт! – невольно вырывается у меня.

– Что?! – в один голос спрашивают и она, и он.

Я перескакиваю взглядом с одного на другого:

– Похоже на аппендицит, хотя так, с ходу сказать трудно.

– Ты можешь её вылечить? – Он трясёт светлым чубом.

– Ей нужно в больницу, – осмелев, говорю я. – Володя, аппендикс – это не шутки, нужна операция, просто так не вылечишь. Если это действительно аппендицит, но может быть всё что угодно: внематочная беременность, разрыв яичника, гастроэнтерология или что-то другое. Нужна хорошая диагностика, анализы. Здесь есть лекарства? Хоть какие-то? Антибиотики? Аспирин? Анальгин? Хотя бы временно, чтобы облегчить боль, – она не притворяется.

– Чёрт вас возьми! – Он стучит кулаком в косяк двери, и я прижимаюсь, почти ложась на неё.

Поворачиваю голову, смотрю на него, сквозь паутину волос:

– Прости, прости, родной, что говорю такое, но это правда. Ей нужно в больницу. Ей нужна операция.

– Нет! – жёстко отвечает он. – Забудь об этом!

Маша поворачивается на бок, скручивается в узел, и цепь, которая тянется от лодыжки к диску в центре комнаты, натягивается. Волосы падают ей на лицо. Она то ли стонет, то ли плачет, звуки тихие, скрежещущие.

– Прекрати! – Он брезгливо морщится, повышает голос: – Я сказал, прекрати!

Маша давится всхлипами и затихает.

– Сыночек, милый… – я стекаю с дивана, встаю на колени и подползаю к нему, – пожалуйста, родной, я тебя умоляю, этой девочке нужно в больницу. Она твоя жена, она любит тебя. Она будет молчать, я тебе обещаю, правда, Маша? Она вернётся к нам сразу, как только возможно. Сжалься, прошу тебя.

Он смотрит на меня сверху вниз с недоумением и испугом, выражение его лица меняется.

– Мама… мамочка, ну…