будет здесь через несколько дней. А он сам, как шах, является источником справедливости. Так к чему все это? Я едва не лишилась сознания, когда увидела боевых коней и услышала рев длинных рогов.

Мансур вздохнул:

– Они все подчиняются мне. Не волнуйся, милая.

А я волновалась – судя по тому, что я слышала, каган Пашанг любил использовать своих врагов в качестве сидения во время ужина.

– Каган Пашанг верно служит Селукам Аланьи. Недавно он помог мне подавить мятеж в Мерве. Там снова начал пускать корни Путь потомков – одной Лат известно, откуда они только берутся. Особенно рабам нравится их гнусный посыл. А с другой стороны, Пашанг – истребитель еретиков, неверных, мятежников и предателей, и я знаю, что он сослужит здесь такую службу… если потребуется.

Улыбнувшись, я ответила:

– Это так обнадеживает. Те силгизы были так лживы и жалки. Я уверена, что йотриды совсем на них не похожи.

Он поднялся и бросил на меня холодный взгляд:

– Совсем не похожи. Пашанг обещал устроить на силгизов охоту из-за их участия в этом преступлении. Я оставил за ним дела за стенами города. Но внутри этих стен охотник – я сам, моя девочка. – Этот охотник не потрудился даже узнать мое имя. – Полагаю, заговор куда глубже, чем кажется. Сын Великого визиря и добрый друг Кярса – что он выиграл бы, замышляя вместе с силгизами убить шаха? Или Озар, которого я бесчисленное число раз принимал у себя во дворце, – он тоже не из мятежников. Интересно было бы услышать их мнение. Вот еще одна причина спешить сюда – страх, что их убьют настоящие заговорщики прежде, чем их истории будут услышаны.

Заключение проницательное и в какой-то мере тревожащее. А кого же подозревает Мансур? Станет клеветать на племянника, чтобы получить трон?

Но, учитывая поразительно разумные действия, предпринятые Сирой перед концом, никого не следует недооценивать. Мансур не казался грубым и злобным, потому я не считала его угрозой, особенно по сравнению с образом Пашанга, но, возможно, он хотел, чтобы все ослабили бдительность. Ведь, в конце концов, я вела ту же игру, и вполне успешно.

Юный шейх начал декламировать Писание Хисти, звуки эхом отдавались от купола цвета листьев, распростертого над нашими головами. Будь прокляты святые! Мне хотелось заткнуть уши и не слышать это лживое пение, правда, мелодия была довольно приятная, хоть и скорбная.

– Паша Като допросил визирей, – сказала я. – Он все делал открыто, чтобы каждый мог оценить их вину или невиновность. Он прекрасно обеспечил нам безопасность. Этот человек не спит и не устает, почти не ест, и он твердо намерен охранять этот город, пока не вернется Кярс.

– Като – верный, это да. Мне он нравится. Но мы склонны видеть только то, чего ищем. Като – воин, и поэтому он видит занесенный меч. Но Кярса может поджидать оружие более утонченное. Нет, чтобы защитить этот город, мне потребуется собственное расследование. Любопытно также, что мой добрый друг Хизр Хаз убежал в Зелтурию в такой критический момент. Может быть, из страха перед настоящей угрозой. Если бы Кярс вернулся сегодня и сел на трон, я бы беспокоился о его безопасности. Нет, это хорошо, что я пришел первым. Его гнездо должно быть очищено от гадюк.

Я дала волю слезам. Пусть Мансур утешает меня своим хвастовством. Меча, чтобы размахивать, у меня не было. Слезы, слабость, невинность – вот мое оружие. Пусть начнется битва. А когда они станут пожирать друг друга, я вырву у них сердца.

После того как Мансур отбыл во дворец, мы с Верой в экипаже поехали на тренировочное поле Лучников Ока. Поскольку в городе был Мансур, а за стенами – Пашанг, мне было важно заполучить влияние и рычаги воздействия на лучников, чтобы контролировать сообщения, которые отправляли Кярсу. Его войско по-прежнему оставалось самым крупным и хорошо вооруженным, и боюсь, теперь мне придется его использовать.

Именно во время этой поездки у меня возникло ощущение, что я плыву в глубине моря и пытаюсь подняться к поверхности, к свету, который постоянно от меня удаляется. Сколько ни плыла, я оставалась во тьме и тонула все глубже. Но, конечно, все небезнадежно. Нужно только удвоить темп, пусть я и не могу ходить.

К сожалению, я была не в обличье птицы и поэтому не могла пролететь мимо стражника возле входа. Он был одет в форму Лучников – белая рубаха чуть выше темных колен. Этот чужестранный и необъяснимо нелепый наряд украшали только несколько крученых лент спереди.

Я мало что знала об этосианских орденах, но Лучники были самым многочисленным из них. Этосианский орден, преданно служащий при дворце латиан. Только золото могло скрепить подобный союз, горы золота. Я подозревала, что за их услуги соперничали и другие царские дома, но Аланья перебила цену.

– Это султанша Зедра, возлюбленная наследного при… Его величества шаха Кярса, – сказала Вера. – Она хочет осмотреть территорию и ознакомиться с вашим орденом.

Стражник растерянно посмотрел на нас. Потом свистнул, и к нему подбежал другой. Они пошептались, и другой поспешил удалиться.

Стражник приложил руку к сердцу:

– Прошу вас, подождите минутку.

Спустя минуту к нам вышел настоящий гигант. Его борода, густая и черная, спускалась до пояса, и она одна была больше Веры. Воин был в белом кафтане и простых кожаных сандалиях – привычный аланийский наряд. Но где сшили одежду такого размера?

– Султанша, – произнес он, – дворец не предупреждал нас о вашем визите.

Я снизу вверх улыбнулась в ответ:

– Именно, как я и предпочитаю. Неожиданно. Так я увижу, что это за место на самом деле, а не на что оно похоже, когда его посещает возлюбленная шаха.

– Очень хорошо, султанша. Позвольте представиться. Я Абунайсарос, предводитель Лучников Ока. Если вам угодно, зовите меня Абу.

– Хорошо, Абу.

Мы проследовали за ним в накрытую балдахином гостевую зону рядом с тренировочным полем. По пути Абу рассказывал об истории ордена и о его роли в Аланье. Аланийцы назвали их Лучниками Ока, потому что, когда больше ста лет назад шах Хазам возвратился после вторжения в Лабаш, у большинства его воинов стало на один глаз меньше. Несмотря на мое давление, Абу не хотел раскрывать тайну и только смеялся всякий раз, когда я спрашивала, чем они превосходят лучников-гулямов или даже конных лучников Бескрайности.

– Лабаш опустошила кровавая чума, так что теперь мы здесь, – рассказывал он. – Аланья – наш дом. Кое-кто считает, будто мы служим лишь потому, что нам платят, но на самом деле мы любим эту