«Вертикальная стена, выкрашенная синим и желтым, покажется пляжем; кое-где наложенные красные мазки предстанут как море (красный цвет обозначит высоту волн).

Разными комбинациями трех цветов я обозначил в камерах топографию островов. Во второй подготовительный период, непосредственно после операции, я представил пациентам эти сочетания. Они заново рождались в мир. Им нужно было научиться его интерпретировать. Я направлял их, помогал увидеть холм, море, протоку, пляж, скалы, лес.

Мои пациенты утратили способность воспринимать цвета как цвета.

Я соединил зрение со слухом. Другие люди слышат, лучше или хуже, через преграду в виде твердого тела. Преображенные видят через преграду в виде твердого и непрозрачного тела. Так я усовершенствовал зрительное ощущение выхода за пределы камеры.

Первая моя операция показала неожиданную связь между осязательными, зрительными и слуховыми нервами. Соответственно, пациент может прикасаться на расстоянии, как мы слышим на расстоянии и через твердые тела, как видим на расстоянии через тела твердые и прозрачные.

За неимением времени для сравнения и выбора я ничего не менял в своих операциях и всегда повторял первую: все мои пациенты обладают, может, себе во благо, способностью прикасаться на расстоянии».

Замечание Неверса: 1). Это объясняет легкое давление вроде как слабых рук на мой затылок. 2). Когда они прикасаются сквозь стену, чувствуют ли они боль, или проницают ее легко, как мы – газ или жидкость, или вообще ничего не ощущают? Хотя осязательные центры должны возбуждаться, чтобы они слышали, полагаю, что их каким-то образом подвергли анестезии, иначе информация, полученная через зрение, и информация, воспринятая осязанием, противоречили бы друг другу.

«7. – Панорама для человека, который находится на центральном острове или в центральной камере: ограничивающие остров пляжи (желтая и синяя канва, почти без красных вкраплений); затем – море с его заливами и бухтами (скалы); потом другие острова с их насельником и пляжами; затем, до горизонта, острова, окруженные заливами (отраженные в зеркалах внешних стен).

Панорама для насельников периферических островов: с трех сторон они видят другие острова; в зеркалах – собственный остров, другие и те, что отражаются в зеркалах соседних камер».

Замечание Неверса: Поверхность двора расписана, как стены центральной камеры. Вот почему Пресвитер боялся утонуть. Кастель окружил острова подобием моря, чтобы преображенные не пускались в путь к краям непредвиденных интерпретаций. Зеркала периферических камер воспроизводят знакомые образы, отодвигая бессвязный фон двора.

«8. – Другая возможность: изменить эмоции (как их изменяют тонизирующие средства или опий). Мир, этим достигнутый, будет похож на выпивку, на небеса или на любовь – полнота ощущений, несовместимая с разумом.

Еще возможность (для лечения умалишенных: изменить их восприятие реальности так, чтобы она подстроилась под их безумие).

Еще (для будущих исследователей): в людях, чья личность и чья память ужасны, преобразить не только восприятие мира, но и своего “я”. Добиться путем изменений в чувствах и соответствующей психологической подготовки, чтобы бытие прервалось, и в прежнем индивидууме родилась новая личность. Но, поскольку жажда бессмертия есть почти всегда жажда бессмертия личного, на этот опыт я не посягнул.

Мироздание…»

(Здесь обрываются записи Кастеля).

Желая избежать непредвиденных интерпретаций, как я подозреваю, Кастель решил, что общаться с преображенными, кормить их и мыть следует, пока они спят (не просыпаясь, подчиняться командам и даже вставлять в разговор краткие реплики – довольно часто встречающаяся реакция, спонтанная у многих взрослых и почти у всех детей).

Смена часов бодрствования и сна. Было уместно устроить камеры без крыши, чтобы дневной свет проникал к преображенным. Интерпретация неба явилась бы трудной проблемой. Смена часов помогла ее обойти.

Животные на Чертовом острове. Помню старого коня, которого Фавр считал взбесившимся. Он не мог пастись, не опознавал свой корм. Несомненно, конь был одним из первых, кого Кастель подверг трансформации. Животные, которых он держал на Чертовом острове, все бесноватые, по мнению Фавра, служили для опытов.

Преображение Кастеля. Без особого труда он видел камеры островами, а пятна – пляжами, морями или холмами; долгие месяцы Кастель придумывал, как представить одно другим (пока замышлял росписи камер, раскрашивал стены, готовил заключенных к преображению).

Похоже, губернатор был уверен, что разделяет мечту об островах, которую внушил другим, но, понимая, что навсегда утратит наше виґдение реальности, испугался. Повторял буквы и пытался их изобразить; старался вспомнить, что копье (желтая бумага, то есть желтое пятно, то есть длина) в то же время бумага; вспомнить, что медаль (синий карандаш, то есть синее пятно, то есть ширина) в то же время карандаш; вспомнить, что пугающе тихие воды моря в штиль, его окружавшие, в то же время цемент.

Что до его странного утверждения, что он уже никогда не почувствует боли, а будет слушать до скончания времен первые такты «Симфонии ми минор» Брамса, тут я нахожу единственное объяснение: губернатору удалось, или он сделал попытку преобразить ощущения боли в ощущения слуховые. Но, поскольку никакая боль не предстает всегда в одной и той же форме, мы никогда не узнаем, какую музыку слушал Кастель.

Как преображенные видят друг друга? Вероятно, как перетасованные и движущиеся перспективы, ничего общего не имеющие с человеческим обликом; но, наверное, как людей (глядя на собственные тела, они видят те же перспективы, что и в остальных; нельзя исключать, что эти перспективы приобретут для них форму человека – получили же другие форму островов, холмов, морей, пляжей; но также нельзя исключать, что эти перспективы, увиденные только как таковые, станут единственным образом человека, им в данное время знакомым).

Пресвитер не видел людей, он видел чудищ. Его поместили на остров, а он на острове в Тихом океане пережил самый животрепещущий опыт, ужасный кошмар, ставший ключевым для его души. Обезумев от солнцепека, голода и жажды, он заметил в чайках, на него налетавших, и в своих товарищах по несчастью одно-единственное чудище, разветвленное, разлетающееся осколками.

Это объясняет живую картину, замедленный балет, согласованные позы преображенных. Они видели друг друга сквозь стены. Пресвитер преследовал их. На Счастливых островах он встретился с островом своего кораблекрушения и повторял раз за разом свой собственный бред – охоту на чудищ.

Они прикасались на расстоянии и через стены. Каждый видел, как руки Пресвитера смыкаются на его горле, и по ассоциации идей начинал задыхаться. Любая фантазия реальна для того, кто верит в нее.

На мой затылок руки Пресвитера надавили чуть-чуть. Я двигался слишком быстро для него, он не успел…

Даже в Дрейфусе и во мне (хотя мы и не были размалеваны) Пресвитер видел чудищ. Если бы он видел себя самого, то, наверное, не стал бы интерпретировать других как чудищ, но он был близорук и без очков не видел собственного тела.

Почему Кастель твердил, что чудища – это мы, люди? Повторял это Пресвитеру, стараясь убедить его? Или сам, оказавшись на своем архипелаге, боялся увидеть