Шрифт:
Закладка:
Создалось своего рода будничное белкино колесо. Вертишься и ничего не успеваешь. Еще работы за кусок хлеба кабалят и мешают заниматься делом, т.е. греческим языком. Должен прочитать 3 лекции по-гречески в университете, но – увы! – по переводу. На старости овладение языком за 2 месяца недостижимо!..
Дай Бог здоровья. Время летит здесь для меня очень быстро, и психологически я уже жалею, что, ничего не сделав, должен вскоре возвращаться и уже говорю Вам: до скорого свидания. Но «плоть моя и кости мои» тоскуют о доме, о сытости, о теплоте и чистоте парижского гнезда. Здесь мы во многом себя ограничиваем. И жизнь по-студенчески на старости лет не так комфортабельна…
Поклон от Павлы Полиевктовны. Сердечно Ваш А. Карташев
20. XII. 1937/ 2. I. 1938.
Paris.
Милые «гречаники», Павла Полиевктовна и Антон Владимирович,
Наконец, собрался написать. Но Вы и не представляете, как мне трудно. Болел, болел. Только на днях чудом выкроил из души рассказ – заработать на Рождестве Христовом331. Мне трудно выкраивать спокойные часы. Много времени берет хозяйство, разбивается весь день. А случившееся (забастовка) 29-го – вызвало все, весь «опыт». И я подумал – бери суму и – в путь, «вечный жид»! Здесь слухи, слухи… и какие рожи! Да здесь – самое гнездышко в случае чего. Хотел, было, метнуться на Карпаты в Обитель, да зима, да даль-то! Зовет к себе в Швейцарию переводчица-друг. Не знаю. Последние дни я в томленье, в смятенье. Только вчера (3-го дня) получил, наконец, по чеку. Это точно, мои, получил все разъясняющее письмо от Р.М. Зи́ле (ученый молодой, рижанин, ныне в Австрии и Югославии собирает по ученым местам материал для диссертации). Получил письмо и от Ильина332. Это – часть долга мне за мои чтения, урываемого с великим трудом. Дали 200 лат –1200 фр. – какому-то отъезжающему в Париж, а он будто бы не застал меня в Париже (это было, должно быть, в сентябре?) и – оказался в Палестине! Может быть, вернется.
Засиделись Вы в античности, но, может быть, и к лучшему. А в доброе здесь не верю. 1 декабря передал Стиве за комнату (в счет долга) 300 фр.333 Завтра дам еще 200. Ивик молодец, tableau d’honneur* и представляется по математике на Concours Général334 (от всей Франции и колоний конкурс) защищать честь лицея Бюффон! Мать укатила за «синей птицей». А Иван Иванович буйствует, и Ивик спасся от него ко мне. Этот идиот грозился явиться ко мне, Ивик примчался на велосипеде в 12-м часу ночи под Новый год, чуть не падал с ног, давал ему капли от сердца. Не знаю, что будет. Мать должна приехать сегодня – с зимнего спорта, где она пробовала выступать по отелям, чтобы заработать. А по-моему – не сидится бабе, – подай ей «корыто»! Жалко Ивика, – чудесный малый.
Все у Вас в порядке, Чичкин – фуа-гра на ножках и обжора не по годам. И – никогда не портит пола, т. к. Стива умеет его вести. Жизнь в комнате для меня трудна, воздуха мало. Мне, должно быть, придется как-то изменить жизнь. Но – как? Не ведаю. Совсем нет времени для работы. А работа – единая отрада. Вышла о Шмелеве книга в Германии (стоит в RM), молодого ученого – доктора Кенигсбергского университета – «Жизнь и творчество…» Очень хвалят335. В Europäische Revue, берлинском толстом журнале – книга января 38 г. – перевод моего рассказа «Cвет вечный» – перевел Артур Лютер. От редактора восторженное письмо. А деньги – не знаю, где получу, – в Берлине? Заплатят фр. 600–700. Приехал я с юга – 30 октября и со 2 по 21 ноября – был болен головокружением, думал – конец. В декабре грипп (3-й, два в Ментоне). Что дальше будет? Может быть, на месяц уеду в Швейцарию к переводчице – там поработаю. Сегодня пишу 6-е письмо, да вчера 4-5. Груды ждут.
Будьте здоровы! С наступающим Рождеством Христовым! С наступающим Новым годом! Стива все воюет за Россию, планы у него беспредельные. «Вот, когда будет Россия-а… мы тогда..!» С хорошим зарядом, только вот точка приложения силы-то… где она?! Он прекрасный молодой человек, славный парень. Дай ему Бог увидеть Россию. Ваш Ив. Шмелев.
21. I. 1938. 9 часов вечера.
Schloss Haldenstein, bei Chur (Coire), Suisse.
Дорогие, милые Павла Полиевктовна и Антон Владимирович.
Повинную голову несу: я сбежал. Все это очень трудно объяснить, и для Вас, может быть, это будет не совсем внятно. Ну, не в силах я был писать. Комнату я заставил скарбом, мне дорогим, повернуться негде, воздуху не хватало. И много времени отнимало хоть и невеликое мое хозяйство. Стива был очень внимателен, и все делал, что попрошу. Но как-то все у меня не ладилось. И болел я много, и – с 29-го января, с забастовки, охватила меня тревога – бежать, искать тишины, полной. Жители Бьют-в-Шомон336… – ох, попадались какие рожи! Что-то меня толкало: уходи! Я уже не мог спать. А о работе нечего было и думать. Хотел – в Карпаты, но там – зима глубокая, и в Обители – нет основных удобств. И решил я – в Швейцарию, к моей переводчице337. Поживу, если Бог даст, до тепла, а там – в Обитель. И понял я, что в комнате я не найду условий привычных, никого и принять нельзя. Я двигался между столом и кроватью, голова кружилась. И трудно держать в чистоте, пыль хлопьями, только прометешь – опять хлопья. И я решил. Вернусь, Бог даст, возьму маленькую квартиру, возьму Ивушку и подряжу менажку русскую. Ох, простите. Сколько я Вам беспокойства доставил! Но, поверьте, – я проверял себя, – не мог бы я дальше так. У меня дни жизни на счету, и надо многое закончить, а без работы – мне пропадать, умрет душа. Что я задолжал, за газ и электричество, – я уплачу, только, дорогая Павла Полиевктовна, скажите – сколько. За квартиру я отдал Стиве 700 фр., считая с 15 октября, как говорилось. Если я рассчитал неправильно, я довзнесу. За квартиру у меня на прежней квартире было уплочено по 15 октября. Простите, не корите. Стыдно мне, но,
