— Ого! — Маша округлила глаза от удивления. — В связи с чем?

— Из-за любимой фразы фон Мирбаха. Помнишь? О том, что смерти нет. Я неоднократно видел отправку офицеров в будущее и слышал напутствие штандартенфюрера. Он велел своему внуку передать тому, кто скажет эту фразу, коробку с коллекцией ключей и блокнот с записями.

— У нас есть записи фон Мирбаха?

— Есть, — кивнул Готтлиб. — Только не знаю, помогут ли они в поисках. Я пролистал несколько страниц — одна бессмыслица.

— С записями будем разбираться завтра, — решила Маша, непринуждённо устраиваясь у Готтлиба на плече и закрывая глаза. — Лучше расскажи мне подробно о вашем разговоре с Полем Брауном.

— Хорошо, — мужчина приобнял её и улыбнулся. — Слушай.

Он начал говорить, обстоятельно пересказывая состоявшийся диалог, но спустя несколько минут понял, что Маша крепко спит. Рыцарь замолчал, погасил свет и ещё какое-то время лежал в темноте, прислушиваясь к ровному дыханию женщины, пока сам не провалился в глубокий крепкий сон.

* * *

Маша с Готтлибом проснулись лишь к полудню и благополучно проспали завтрак, входящий в стоимость номера. Маша первая вскочила с кровати, стыдливо запахнула халат и отправилась в ванную комнату. Ночной хмель выветрился из головы, уличный шум из-за окна напомнил о будничности, развеяв ночную романтику, и женщине стало немного неловко за чувства, которые она позволила себе проявить несколько часов назад. И хотя всё закончилось лишь прерванным поцелуем и невинным сном на плече у Готтлиба, ей казалось, что рыцарь может подумать о ней как о легко доступной женщине. А ей очень не хотелось выглядеть ветреной красоткой в его глазах. «У них там, в девятнадцатом веке, всё не так. Месяцами исподволь за женщиной ухаживают. Сначала делают томные глаза и вздыхают, потом отправляют любовные записки, затем удостаиваются чести поцеловать кончики пальцев или пройтись в танце, держа за талию. А мы знакомы всего неделю, и я уже готова оказаться с Готтлибом в постели, — размышляла Маша, стоя под душем. — Ещё подумает, что я так со всеми мужчинами себя веду. Хотя, если разобраться, по меркам нашего времени я выгляжу капризной недотрогой. Целую неделю живу с молодым красивым мужчиной здоровой ориентации и до сих пор не переспала с ним. Большинство женщин решили бы, что я дура ненормальная. Лена — так точно. Вот и как совместить два века разницы?» Маша тихонько рассмеялась. Вообще-то её очень радовало влечение к Готтлибу. Она вспоминала, как шарахалась от мужчин после замужества с Трошкиным и неудачного романа с прощелыгой Игорьком. Кирилл, несомненно, превзошёл по коварству и мерзости их обоих, и она была уверена, что на этом можно ставить точку в отношениях с противоположным полом и в дальнейшем посвящать себя только работе. Но с появлением Готтлиба Машины прошлые неудачи словно оказались за невидимой чертой. Ей не хотелось думать о работе, о будущем. Она просто наслаждалась настоящим. Таким необычным, даже опасным, с риском для жизни, но необыкновенно увлекательным. К тому же рядом был настоящий рыцарь, а много ли женщин могут этим похвастаться?

В прекрасном настроении Маша вышла из ванной и посмотрела на Готтлиба. Судя по всему, он тоже чувствовал некоторую неловкость. В её отсутствие рыцарь оделся и расположился за столиком, деловито листая исписанный блокнот. Перед ним лежали два блестящих ключа, и Маша невольно загрустила, вспомнив, что остался один-единственный ключ, необходимый для возвращения Готтлиба в своё время. «Может, мы не найдём его никогда, — с надеждой подумала женщина. — Хотя вряд ли. Эти ключи сами так и лезут нам в руки!»

— Ты ещё не рассказал мне в подробностях о разговоре с Полем, — сказала Маша, садясь напротив Готтлиба.

— Я пытался, но кое-кто заснул, — улыбнулся он.

— Потому что ты специально усыплял меня своим тихим бормотанием.

— Извини, в следующий раз постараюсь кричать на ухо.

— А вот этого не надо, — рассмеялась женщина. — Предлагаю пойти в кафе позавтракать и там обо всём поговорить. Бери записи фон Мирбаха — попробуем в них разобраться.

— Я бы хотел сначала в душ.

— Ой, прости, не подумала! Конечно, иди! А я пока позвоню Александру. Хоть он и не нравится Брауну, но мы договаривались действовать сообща. А ещё он обещал нам экскурсию по городу.

Готтлиб скрылся за дверью ванной, а Маша набрала знакомый номер. Александр не отвечал. «Наверное, ещё спит по обыкновению, — подумала женщина. — Ну и хорошо. Спокойно обсудим всё с Готтлибом наедине». Она взяла в руки блокнот и бегло просмотрела его. «Ну и почерк!» — покачала она головой, изучая слова, написанные вкривь и вкось. Для фон Мирбаха не существовало чётких горизонтальных линий — он писал так, как велело ему воображение. Короткие фразы на страницах располагались в беспорядке — с наклоном вправо и влево, по диагонали, вверх ногами и по бокам страниц. Буквы были разных размеров — от крохотных, едва различимых, до огромных, на полстраницы с крутыми пиками и резкими впадинами. Иногда проскальзывало большое, круглое «о», которому автор записей придавал вид человеческого лица — добавлял глаза, нос и губы с маленькими характерными усиками над ними. А все буквы «т» неизменно имели вид ключей.

— Ну как? Поняла что-нибудь? — спросил Готтлиб, выходя из ванной.

— О да! — Маша улыбнулась. — Только то, что у человека, делавшего записи, с головой было не в порядке. Эх, выучить бы ещё немецкий! А так я узнала только несколько «я» — «ich», и вот это слово встречается дважды или трижды — большое разрисованное «О», а потом «stroff».

— Остров, — произнёс Готтлиб. — Странно, ведь на немецком остров пишется «die Insel».

— По-моему, в этом блокноте много странного. Разве нет? — Маша взяла Готтлиба под руку. — Идём завтракать?

По рекомендации портье, они расположились в закусочной через дорогу. Несмотря на неприхотливый интерьер, сосиски здесь подавали отменные, а картофельное пюре прекрасно дополняла тушёная капуста с пикантным вкусом. Лишь перейдя к яблочному пирогу с кофе, Маша с Готтлибом снова принялись за изучение записей фон Мирбаха.

— Ты читай всё подряд и переводи, — предложила Маша, — а я буду записывать. Потом систематизируем.

— Легко сказать — всё подряд, — проговорил Готтлиб, переворачивая блокнот вверх ногами. — Старик писал как придётся. Даже не знаю,