сутками молчал, а потом начинал выдавать бессвязные мысли, речёвки и лозунги. Отец рано умер, а мать была слишком добросердечной женщиной, чтобы выставить на улицу бывшего фон Мирбаха. Она пыталась пристроить его в дома престарелых, но каждый раз получала мягкий отказ. Видимо, кто-то не хотел, чтобы его бред выходил дальше пределов семьи. Из-за деда моё детство прошло в постоянных переездах. Стоило с виду безобидному Генриху Брауну выйти на улицу и заявить о скором возрождении Третьего рейха, как мать начинала паковать чемоданы.

— Он так заявлял? — поинтересовался Александр.

— Да, при этом совершенно безапелляционно.

— Сочувствую, — вздохнула Маша.

— Не нужно. Это был крест нашей семьи. Хотя, — Поль Браун улыбнулся, — по-своему я даже благодарен деду.

— За что?

— Видите ли, я родился физически слабым ребёнком, а старик ко мне привязался и, как ни странно, даже слушался. Была у него одна блажь — отправляться в длительные походы по деревням и окрестностям. Родители не хотели его отпускать, но он закатывал такие истерики, что в конце концов они вынуждены были махнуть рукой и позволяли ему гулять, где вздумается. Только мне наказывали сопровождать его. Признаюсь честно, — серое лицо Поля посветлело от воспоминаний, — это были лучшие дни моей жизни. Выходя за город, дед словно преображался. Безумие уходило из его глаз. Он много рассказывал мне о воинственных тевтонских рыцарях, завоевавших когда-то Пруссию, показывал развалины их замков, вспоминал сражения и победы. Знаете, мы ведь даже города меняли только в пределах империи Тевтонского ордена. Это я потом уже понял. А тогда шагал за дедом километр за километром, заходил следом за ним в дома фермеров, угощался свежими яйцами, молоком и зеленью. С простыми селянами дед почему-то находил общий язык. Они не считали его сумасшедшим, жалели, как жертву войны, и охотно делились разными семейными историями и воспоминаниями, до которых дед оказался большим охотником.

— А сам он что-нибудь рассказывал? — поинтересовалась Маша.

— Я же вам говорю — только про рыцарей. Про ту войну я старался не расспрашивать. Дед сразу менялся — с выпученными глазами повторял, что займёт высокую должность в возрождённом Третьем рейхе и меня не оставит вниманием. Нужно только набраться терпения — они всё сделают правильно.

— Кто «они»? — одновременно спросили Маша и Александр.

— Рыцари из СС, защитники Мариенбурга, — Поль рассмеялся. — Представляете, какая каша была у него в голове? Смешал времена и события.

— А о ключах ничего не говорил? — спросила Маша.

— Каких ключах? — Мужчина удивлённо вскинул брови. — Мать его к ним не подпускала. Мог вынести все ключи из дома и выбросить в речку или озеро.

— Нет, я о древних ключах, принадлежавших рыцарям, — пояснила Маша. — Может, про тайники какие-то говорил?

— Нет, ничего такого, — Поль покачал головой. — Что-то нёс про погибших, которые восстанут из могил. Вставлял везде свою коронную фразу о том, что смерти нет.

— Она лишь сон перед пробуждением в вечности, — тихо вставил Готтлиб по-немецки.

Поль замолчал и быстро взглянул на Готтлиба. Александр закончил переводить и тоже посмотрел на рыцаря.

— Это откуда цитата? — спросил он.

— Не знаю, — пожал тот плечами. — Всплыла из памяти.

— Скажите, а дедушка ваш случайно не вёл какие-то записи или дневник? — поинтересовалась Маша.

— Нет! — быстро ответил Поль. — То есть, да, поначалу вёл. У нас ничего не осталось — мама всё сдавала. Вы наверняка должны знать.

Он посмотрел в глаза Александру. Тот кивнул, и Поль вдруг заторопился:

— Вы меня извините, но мне пора. Был тяжёлый рабочий день, я бы хотел пораньше лечь спать. Сожалею, что не смог рассказать ничего интересного.

— Почему же? Вы рассказали очень много. Воспоминания детства — это так мило. — Маша за улыбкой спрятала разочарование.

— А вы с супругом надолго в нашу крохотную столицу? — поинтересовался Поль.

— Нет, — ответил за Машу с Готтлибом Александр. — Думаем до темноты успеть вернуться в Бранденбург.

— Мы едем в Бранденбург? — удивилась Маша.

— Да, — кивнул Александр. — Я вас приглашаю посетить город, в котором живу. Всё-таки он раз в десять больше Шверина, там есть, что посмотреть.

— У нас тоже достопримечательностей хватает! — Поль с неудовольствием взглянул на Александра. — Один только замок в ландшафтном парке посреди озера чего стоит! Сплошное удовольствие побродить в нём среди великолепных коллекций фарфора и оружия, взглянуть на тронные залы и апартаменты герцогов, привыкших к роскоши. А какая Ратуша в Старом городе! Какие соборы и церкви! В художественном музее можно погрузиться в мир живописи семнадцатого века. Не говоря уже о чудесном чистом воздухе и красивых видах на озёра. Город хоть и маленький, но очень привлекательный, — заключил Поль. — Что ж, раз у вас впереди дорога, не смею больше задерживать.

Он пожал мужчинам руки, тем самым заканчивая разговор, приветливо кивнул Маше на прощание, выбрался из-за столика и уже направился к выходу, как вдруг обернулся к ней:

— Знаете, вот эта задумка составить брошюру с воспоминаниями — это очень-очень хорошая идея! Я был бы рад получить такую книжку в подарок. — Поль Браун выглядел взволнованным. — Это так интересно — сопоставить места, по которым мы гуляли с дедом, имеющим прямое отношение к военным действиям 1945 года, пусть и с худшей стороны, с событиями, которые там происходили. Если вы не возражаете, давайте обменяемся контактами, — предложил он Маше. — Вы сообщите мне, когда брошюра будет готова?

— Конечно, с удовольствием. — Маша почувствовала неловкость за обман, записывая номер на салфетке. — Указанный телефон подключен к разным интернет-мессенджерам, а вот это — мой почтовый ящик.

— Спасибо, — поблагодарил Поль и достал из кармана свою визитку. — Буду ждать от вас сообщения.

— А вы — если вспомните что-то стоящее — звоните, — сказала Маша.

— Обязательно.

Поль Браун откланялся и вышел из кафе.

— Итак, от внука Людвига фон Мирбаха мы не узнали ничего нового, — подытожил Александр. — Поиски зашли в тупик.

— А в его записях, которые, как я понимаю, мать передавала органам безопасности, точно ничего нет? — с надеждой спросила Маша. — Может, ещё раз посмотреть в архивах.

— В том-то и дело, что те каракули, которые фон Мирбах оставил после себя,