Сашей как на ладони. Можно следовать в своих изысканиях дальше. Она подперла щеки ладонями, задумавшись над тем, как несколькими годами раньше историю этой семьи точно также шаг за шагом раскрывал для себя Петр Вершинин.

Конечно, можно жадно перелистать бумаги, сразу увидев разгадку, но Саша, как и положено настоящему ученому, предпочитала двигаться медленно и системно. Она хотела разобраться в этой истории так, чтобы в ней не оставалось белых пятен, а значит, действовать следовало медленно, основательно. Именно это и было для нее главным в любой исследовательской работе.

Следующая пачка бумаг, лежащая в папке, была обернута отдельным листом, на котором стояла надпись «Наталья». Ведомая волей Петра Степановича, Саша послушно углубилась в чтение.

Итак, в браке Натальи и Ивана Никитиных родился единственный сын, названный Александром. В первые годы воспитанием мальчика занималась его бабушка Глафира. Родители жили в Цюрихе, где Наталья получала образование. Потом семья воссоединилась, заняв ряд комнат на третьем этаже. В этом месте Саша вздрогнула. Именно в комнате третьего этажа она нашла труп.

Она откинулась на спинку дивана, подсунув за спину подушку, закрыла глаза и попыталась представить, как все было в доме в те времена, когда там жили Никитины. Вот Наталья и ее муж утром завтракают и отправляются к своим больным, а маленький мальчик остается с бабушкой, дядей и всякими няньками.

Корпит над грамотой, потому что у него наверняка есть учитель. Да, есть. Саша даже видела в бумагах его имя – господин Лернер. Качается на деревянной лошадке. Гуляет в саду. Или, может, запускает воздушного змея. Счастливое детство ребенка, явно любимого своими родителями и живущего в семье, не имеющей проблем с деньгами. Крестьянский внук. Графский внук. Как же причудливо тасуется колода.

Наталья Никитина довольно рано осталась вдовой и во второй раз замуж не вышла. Жила в имении до 1920 года, работала уездным врачом, в том числе уже после революции, и только после того, как всю румянцевскую семью выгнали из родового гнезда, собралась и переехала в Питер, где к тому времени жил ее единственный сын Александр.

Саша вытащила газетную заметку о красном командире Александре Никитине. Кажется, она начинает свободно ориентироваться в бумагах Вершинина. Родившийся в 1885 году Александр после смерти отца в возрасте семи лет был отправлен в Санкт-Петербург, в Первый кадетский корпус, где и провел пятнадцать лет своей жизни.

По окончании учебы он выбрал для себя карьеру военного, служил в царской армии, имел награды за смелость и героизм, а после Октябрьской революции принял решение войти в состав Красной армии. Саша улыбнулась, видимо, крестьянские корни сказались, не иначе.

Как бы то ни было, став красным командиром, он продолжал привычное для себя дело – служить честью и правдой, пусть и новой власти. Служил он в Петроградском военном округе, войдя в состав Комитета по военным и морским делам, просуществовавшего с ноября 1917-го по 1923 год. Работал под началом Подвойского и Троцкого, что, разумеется, закончилось для него весьма плачевно. В 1930 году в рамках кампании против бывших царских офицеров, получившей название «Весна», Александра Никитина арестовали и отправили в лагерь, откуда он уже не вышел.

Десятью годами ранее он женился на машинистке Вере, служившей в его комитете. У молодых родилась дочь, названная Марусей. С ребенком помогала переехавшая из Глухой Квохты Наталья. Ареста сына она, к счастью, не застала – умерла от сердечного приступа годом ранее. Оставшись одна с ребенком, жена Никитина выживала как могла. Во время начавшейся блокады Ленинграда они успели покинуть осажденный город и приехали на родину Александра Никитина, в Глухую Квохту.

Вера Никитина устроилась работать в колхоз делопроизводителем, а Маруся стала простой дояркой. Трудиться приходилось от зари и до зари. Мужчин в колхозе не хватало, все были на фронте, так что Марусе Никитиной приходилось не только коров доить, но и другую работу на ферме выполнять. Впрочем, девушкой она была крепкой и сильной.

А еще красивой. В ее внешности угадывались черты прабабки Марфы Якуниной. Была она статная, высокая, со славным открытым лицом, сияющими синими глазами, густыми волосами и легким нравом. Поэтому совершенно неудивительно, что после окончания войны двадцатипятилетняя Маруся легко нашла себе мужа. Сверстника, фронтовика, героя войны Ивана Васильева. В 1946 году у них родилась дочка Анна. Аня. Анютка. Нюра.

Дочитав до этого места, Саша снова вздрогнула. «Бабушка рассказывала, что после того пожара выселили ее с детьми из усадьбы…» «Петруша мой очень историей семьи Румянцевых интересовался…» «Я в такие времена выросла, когда историю своей семьи лучше было не знать…» «Бабушка моя всю жизнь в страхе прожила…»

Все это Саше рассказывала еще ее квартирная хозяйка. Тетя Нюра. Анна Ивановна. Так получается, что Маруся Васильева, обеспечивавшая местному колхозу передовые места благодаря высоким надоям, приходилась ей матерью. А бабушка, с оглядкой рассказывающая историю семьи, которую лучше было не знать, – не кто иная, как вдова Александра Никитина, сгинувшего в сталинских лагерях. В лучших традициях жанра в своем расследовании Петр Вершинин вышел, как принято говорить, на самого себя.

Саша отбросила бумаги в сторону, слетела с кровати, вставила ноги в тапочки и выскочила из комнаты туда, где за столом по-прежнему восседали за дружеским чаепитием три старушки.

– Ты чего, голубка? – благожелательно спросила у нее тетя Нюра. – Что это тебя так растревожило? Или ты проголодалась?

Антонина Евгеньевна и Клавдия Петровна с интересом взирали на Сашино взволнованное лицо и растрепанные волосы. Нет, при них ни о чем спрашивать нельзя. Разумеется, не потому, что они могут быть причастны к убийствам. Просто тетя Нюра явно давала понять, что старается хранить прошлое своей семьи в секрете. Так кто такая Александра Архипова, чтобы прилюдно разоблачать этот секрет? Да и как она объяснит, откуда вдруг узнала, что тетя Нюра и ее сын – прямые потомки Марфы Якуниной и Глафиры Румянцевой? Не рассказывать же направо и налево про поездку в архив и найденную там папку.

– Чаю хочу, – выдавила из себя Саша. – В горле что-то пересохло.

– Все работаешь, девка, – покачала головой тетя Нюра и встала, чтобы достать чистую чашку и налить Александре чай. – Так и заболеть недолго. Смотри, вон, бледная какая. Давай к столу. Я ведь, кроме рыбника, еще и брусничник испекла. Садись, угощайся.

Все оставшееся до ухода гостей время Саша не находила себе места. Раскрытая ею часть тайны зудела внутри, рвалась наружу, заставляла подпрыгивать и вертеться на стуле, то и дело теряя нить разговора. Впрочем, беседа, которую вели деревенские кумушки, ее совершенно не