Шрифт:
Закладка:
Михайла с ожиданием смотрел на Ивана Исаича.
– Враки то все, Михайла, – заговорил Болотников. – Видал я его, как тебя вижу. Вечерять меня позвал. Видал я, по-нашему крестится перед едой и молитву нашу читает. А что с поляками якшается, так как же ему быть? У их живет, они его первый раз на Москву привели, на московский стол посадили. Ну, а теперь мы ему ворота откроем, Ваську прогоним, вот ему поляки-то ни к чему и станут. Только бы пришел он… Эх, Михайла, говорил я тебе, да, видно, и ты не больно-то в толк взял. Нам бы от его одно лишь и надобно, чтоб указ о воле всем холопам дал. А там, бог с им, какой он ни есть. Нам бы только волю получить, вольными стать. А волю-то он даст, говорю, богом клялся. Крест же на нем есть. Показывал мне. Целовал. Да и не уйти ему от нас, как мы его на Москву приведем. Наш царь будет, не боярский. Нет, Михайла, зря ты это, не сумлевайся.
Слушая Болотникова, Михайла опять посветлел лицом и попрежнему с любовью и доверием смотрел на Ивана Исаича.
– Только вот что я надумал, Михайла, – продолжал тот. – Дольше нам в Калуге сидеть нельзя. Хочу я послать тебя в Тулу к князю Шаховскому. Ста верст дотуда нет. За две ночи доскачешь. Шаховской князь с Дмитрием Ивановичем сносится. Скажи ты ему, пускай напишет он Дмитрию Ивановичу, чтоб он хоть один пробрался до нас. Мы его живо в Москву проведем. Весь народ встанет. Куда там царским воеводам устоять! Да и стрельцы, ведомо, ему передадутся.
– Вот это дело! – обрадовался Михайла. – Сегодня ж и выеду. Ты грамоту пиши Шаховскому, а я велю Невежке коней привести да хлебца в дорогу припасти.
– Може, лучше казака с собой возьмешь? Все он – с пищалью.
– А на что нам пищали? Не воевать идем. Мужикам-то пробраться способне́й.
– Ну, как знаешь, – согласился Болотников. – Иди, я напишу.
Часа через три, когда огни в городе погасли и жители залегли спать, Михайла с Невежкой, в лаптях и тулупах, вышли из городских ворот. Немного погодя Савёлка вывел за ними двух лошадей. Михайла считал, что пешком легче пробраться мимо стороживших кругом московских дозоров. Всю дорогу итти пешком долго. Коли Савёлке удастся провести лошадей, они дальше поедут верхом, ну а коли заметят его, он может или назад ускакать, или бросить лошадей и куда-нибудь укрыться, точно и не его лошади.
Ночь была туманная, дороги совсем развезло, и по какой итти – они и сами толком не знали. Сказали им, что на восход надо держать. Первая деревня верстах в пяти будет – Кривуши, а там надо на Ахлебинино держать. Месили они, месили грязь, Савёлка все не догоняет, – может, словили его, может, назад ускакал.
Наконец собаки впереди залаяли, жилье, стало быть, близко; вот из тумана плетень какой-то вылез, дальше сараюшка или амбар – деревня, а какая, кто ее знает. Заходить тоже не рука. Вдруг там Шуйского дозор стоит? Лучше за ночь подальше от Калуги уйти. Вот только с Савёлкой как быть? Не сговорились они как следует, до каких пор им его ждать. Уйдут они, а он, может, и прискачет сюда. Далеко-то тоже ему забираться нельзя, надо за ночь назад воротиться. Решили погодить малость, может, нагонит Савёлка. Взобрались на плетень, как куры на насест, чтобы лапти маленько пообсохли, а то чуть не по полпуда грязи на ноге волочили. Вынули из кошеля хлебца горбушку, ощупью присолили, все подкрепиться маленько. Сидели, сидели, уж сон морить стал, вдруг издалека зашлепало что-то, чавкает, точно копыта грязь взрывают. Приободрились они – не иначе как Савёлка. Кому ж ночью скакать? Кабы дозор, так слышно бы, что много едет.
Михайла сразу соскочил с плетня.
– Савёлка едет! – крикнул он радостно. – Не свернул бы лишь в сторону. Может, пробежишь встречу, Невежка, а я тут покараулю.
Невежка охотно слез с плетня и спорой побежкой поплыл по жидкой грязи. Замолкшие было собаки опять подняли лай. Михайла, усевшись на плетень, сторожко прислушивался и тревожно оглядывался. Ну как перебудят кого не надо собаки, да выскочит из деревни дозор?
Но никто не показывался, и собаки стали затихать, затихало и равномерное шлепанье Невежки. Далекое чавканье лошадиных копыт слышалось довольно ясно, только все-таки не приближалось. «Чего ж он не едет, Савёлка?» с досадой думал Михайла, точно Савёлка мог видеть, где они его ждут.
Вдруг топот сразу оборвался. Михайла напряженно вслушивался. Тихо… Нет, опять топот, сильней гораздо, и много точно лошадей – не одна, не две… Что ж это? Нет, это уж не Савёлка. Какое! Неужто на дозор напоролся? Они шли, никого не видали. И Невежка сгинул. Михайла опять соскочил с плетня, уж не думая сбивать с лаптей подсохшую грязь, выбрался на дорогу и нетерпеливо заметался взад и вперед, стараясь пробуравить глазами туман и собственными шагами заглушая далекие звуки. Он уж совсем терял терпение, не соображая даже, откуда доносится топот, как вдруг где-то совсем близко раздалось чавканье и шлепанье, и из тумана вынырнул Невежка, а за ним большое что-то… Господи – лошадь!
– Откуда ты лошадь добыл, Невежка? – удивленно спросил Михайла. – Кабы от Савёлки, так две бы.
– То-то двух не вышло.
– А Савёлка где ж?
– А пес его знает. Шел я дорогой, поспешал. Уж вот слышу, вовсе близко две лошади шлепают. Я уж было хотел крикнуть Савёлку, а тут как раз вперерез как заскачут. Савёлки-то и не слыхать стало, ровно под землю провалился. И взад не поскакал – слышно бы. Те-то всё ближе скачут. А тут, гляжу, чалый твой – аль не признал? – так на меня и прет. Я его за повод да с дороги долой, в поле. Кусты там недалече, завел и стою – что будет? Хряп-то ему придерживаю – не заржал бы.
– Ну? – торопил его Михайла.
– Ну, выскакали те на дорогу, стали. Говорят промеж себя, мол, бытто как ехал кто, а нет, мол, никого. Постояли да к городу и погнали. Я пождал, пождал, вышел на дорогу,
