Шрифт:
Закладка:
За ними впереди толпы шел молодой малый в парчевом кафтане, парчевых сапогах, в большой сдвинутой набекрень собольей шапке с нашитыми на парчевый верх самоцветными камнями. Малый был, видимо, тоже выпивши, но крепко держался на ногах. Остановившись на крыльце, он протянул руку и проговорил уверенно, хотя немного заплетающимся языком:
– Мы, царевич Петр, данной нам от бога властью, приговариваем воеводу богородицкого Карачана за охулку нашего имени к казни. Повесить его, мерзавца, кверху ногами и стегать стервеца кнутом, поколь не околеет. Так тому и быть по нашему царскому повелению. Снять с него кафтан, эй вы!
Пока он говорил, а приговоренный орал и бился, Шаховской стоял молча у ступеней крыльца.
Когда он замолчал и кучка казаков кинулась раздевать пьяницу, Шаховской поднялся на ступеньки и, низко поклонившись говорившему, сказал ему почтительно, но настойчиво:
– Царевич милостивый, Петр Федорович, может, повелишь отсрочить на малое время казнь, пока Карачан протрезвеет, а то он и не почувствует, пожалуй, как его будут наказывать.
– Думаешь – не почует? Окунуть его тогда в реку, чтоб прочухался! – крикнул нарядный парень и так тряхнул головой, что соболья шапка свалилась, открыв редкие приставшие к потному лбу волосы. Стоявший сзади казак подхватил шапку и почтительно подал царевичу. – А я покуда отдохну в своем покое, – сказал он, надев на голову шапку, и повернулся к двери, опершись на плечо стоявшего рядом казака.
– Живо! – прибавил он, ни к кому не обращаясь, и быстро вошел в дом среди расступившихся казаков.
– Отведите его, братцы, в сарай, где сбруя сложена, пускай покуда проспится, – сказал Шаховской казакам, державшим Карачана.
Казаки быстро поволокли пьяницу, так и не понявшего, какая в его судьбе произошла перемена, и скрылись с ним за домом. Остальная ватага тоже разбрелась в разные стороны, и во дворе вдруг затихло.
Шаховской посмотрел на Михайлу и Невежку, стоявших, как пригвожденные, на прежних местах. Невежка все продолжал держать за повод чалого, вяло помахивавшего хвостом, отгоняя первых весенних мух.
– Так ты полагал, что это Дмитрий Иванович? – повторил он свой прежний вопрос.
Михайла молча переступил с ноги на ногу. Он совершенно ничего не понимал и не знал, как спросить.
– Это, вишь ты, Дмитрию Ивановичу племянник будет. Только он его еще и не видал вовсе. Про Федора Ивановича слыхал, про сына Ивана Грозного, что после отца царем на Москве был?
Михайла неопределенно мотнул головой.
– Ну так вот, как он царем был, родился у него сын, а он, видишь ты, боялся, как бы Борис Годунов, шурин его, что после него царем стал, не извел бы мальчишку. Он и подменил его, подложил жене девчонку, а сына припрятал, верным людям на воспитание сдал. Борис Годунов, сказывали, проведал, хотел забрать его, ну, он и сбежал. Скитался, скитался, на Волгу ушел, рыбачил там, а потом казакам и открылся. Вот они его и препроводили в Путивль, а оттуда сюда, ко мне. Покуда Дмитрия Ивановича-то нет, пускай он народу покажется. Тоже, чай, царских кровей. Царя Федора сын, Ивана Грозного, стало быть, внук, ну а Дмитрию Ивановичу, выходит, племянник. Еще как на царстве сидел Дмитрий Иванович, звал он его, Петра-то Федорыча, на Москву, да не поспел тот. С нами вот теперь встречать дядюшку будет… А Телятевский князь еще вчерашний день выступил на Калугу выручать Иван Исаича. Ты не видал, как сюда шел?
Михайла отрицательно покачал головой. У него все как-то спуталось в голове. Какой же еще Петр Федорович? В Калуге про него ничего не слыхали. И не похож вовсе на царевича. Правда, Михайла не видал царевичей, только все-таки не такие они, наверно. А вдруг этого в цари посадят, как Дмитрий Иваныч не придет. Еще даст ли он волю? Все эти мысли кружились у него в голове, но он не знал Шаховского и не решался спросить его так, как спросил бы Иван Исаича.
– А что ж, ответ будет Иван Исаичу, али как? – спросил он Шаховского. – Нам бы ворочаться пора.
– Чего ж спешить-то? Пообедаете, а там и поедете. Я покуда грамоту напишу. У вас, что ж, конь-то один?
Михайла кивнул.
– Московский дозор второго захватил, – сказал он.
– Ну, я вам велю другого дать, так вы живо доскачете.
Невежка радостно взглянул на Михайлу. Но Михайла не смотрел на него.
– Подите покуда в естовую избу. Кирюха, – обратился он к сторожу, – покажи им да вели коня их накормить.
Когда, пообедав и поспав, Михайла с Невежкой пришли на передний двор, навстречу им вышел князь Шаховской.
– Вот я тебе грамоту приготовил, – сказал он, подходя к Михайле, – и коня велел выдать. Поезжай скорей в Калугу и скажи Ивану Исаичу, что я уж давно к нему гонца посылал, звал его сюда. Видно, перехватили гонца. Я дожидался, дожидался Ивана Исаича, а там вести до нас дошли, что не выйти ему, осадили его московские войска кругом. А ноне Телятевский князь на выручку ему пошел, может, уж и прогнал Шуйского. Так ты скажи Иван Исаичу, чтобы не медлил он. У нас тут войска не мало. Тысяч с двадцать будет, да он своих приведет, – тысяч с десять у него, чай, наберется? Вот только мужиков, чай, много? Какой от них в бою прок?
Михайла удивленно посмотрел на него.
Шаховской сразу заметил это и прибавил:
– В осаде сидеть, на это они молодцы! А в поле не обучены они, и пищалей у них нет.
– Они и без пищалей под Москвой вот как бились! – обиженно проговорил Михайла.
– Кто про то говорит, – успокоительно сказал Шаховской. – Вон, как верного человека Иван Исаичу послать довелось, так он тебя выбрал. Стало быть, доверяет. Пускай сюда идет, мы всей силой на Шуйского ударим, может, и побьем их вконец.
– Только бы царь Дмитрий Иваныч пришел, весь бы народ хрестьянский встал, – повторил свои всегдашние слова Михайла.
Шаховской нетерпеливо передернул плечами.
– Ишь уперлись вы с Иван Исаичем, ровно быки. Ну чего вам так Дмитрий Иваныч люб? Ты ведь, к примеру, и не видал его, а тоже – Дмитрий Иваныч! Ну, чем тебе Петр Федорович не царевич?
– Что про то молвить, коли царских кровей, стало быть, мы завсегда… А только лишь скажи ты мне, князь Григорий Петрович, не обессудь на таком моем слове. А как, значит, насчет воли? Как Дмитрий Иваныч богом клялся
