Ситуация ухудшалась, когда мимолетное настроение находило отражение в письме или телеграмме, которые становились общественной собственностью. Он не держался суждений, высказанных ранее. И если один и тот же вопрос был представлен ему с другой точки зрения, его мнение могло вполне стать противоположным. «Поэтому у нас и есть третья программа внешней политики за шесть месяцев».

Непоследовательность – один из главных факторов, подрывавших уверенность немцев в органах власти. Они знали вердикт Бисмарка – «никакого чувства пропорциональности», – получавший с годами все больше доказательств. Другим поводом для тревоги было отсутствие у кайзера такта. Гольштейн писал Эйленбургу, что «главной опасностью в жизни Вильгельма II является то, что он абсолютно не осознает влияния, которое его речи и дела оказывают на принцев, публичных личностей и массы». И еще: «Мы имеем дело с чувствительным характером, который дает выход личному недовольству в практических делах».

Кайзер постоянно подвергал опасности хорошие отношения с людьми, дружба которых могла представлять для него большую ценность, невниманием к их чувствам. «Он делает тысячу и одну вещь, которая причиняет боль [его матери]. Но я уверен, что он делает их по недомыслию, а не намеренно». Вильгельм поразил британского посла тем, как он говорил о маленьком короле Италии, которого пренебрежительно называл «гномом», а королеву, отец которой был князем Монтенегро, «крестьянской девчонкой» и «дочерью скотокрада». Вильгельм любил, чтобы его окружали высокие люди, что усиливало его сходство с Фридрихом Вильгельмом I, но это была простительная страсть. Правда, ему все же не стоило специально отбирать людей для поездки в Рим, где на их фоне особенно бросался в глаза небольшой рост Виктора Эммануила. Он мог, принимая болгарского князя Фердинанда, назвать его «умнейшим и самым бессовестным правителем в Европе». Позже он посмеялся над Фердинандом за то, что тот украсил себя наградами, словно рождественская елка, позабыв о количестве наград, которыми сам украсил себя. В русско-германских отношениях Вильгельм проявлял талант импровизированных речей, к большому смущению царя, который мог только читать подготовленный текст.

С германскими принцами у него были намного лучшие отношения, чем у его отца. Но в 1890 году, когда баварская подозрительность в отношении Пруссии все еще была жива, Вильгельм объявил о своем желании провести смотр войск в Мюнхене. Принц-регент Луитпольд терпеть не мог верховую езду, и перспектива скакать рядом с Вильгельмом, возможно, даже галопом, настолько вывела его из равновесия, что он всерьез задумался об отречении. В 1894 году Вильгельм заставил баварского принца Людвига прибыть и извиниться за его речь в Москве. В 1902 году была получена телеграмма из Свинемюнде. Саксонцы подверглись такому плохому обращению в 1896 году, что принц Георг покинул имперские маневры и в день рождения кайзера отсутствовал в Берлине. Когда в 1898 году пришло время разобраться с неразберихой с принцами и регент выдвинул весьма сомнительные претензии, Вильгельм подтвердил получение его письма так резко, что испортил хорошее дело и настроил других германских принцев против него. Говорят, он однажды сказал за ужином, что, если бы южные германцы оказались слишком упрямыми, он бы объявил им войну. В другой раз он заявил, что католики – чистейшие язычники. Они молятся своим святым. Говоря опять-таки словами Гольштейна, инициатива без такта – это все равно что поток без дамб. Кайзер был настолько поглощен своими идеями и целями, что не мог оценить взгляды других людей. В этом плане он напоминал других своих подданных, которых французский посол характеризовал прилагательным inconscients[16].

Вильгельм спешил не только принимать решения. В августе 1894 года берлинская газета подсчитала, что из предыдущих 365 дней 199 он провел в пути. Можно сказать, что именно он положил начало современной привычке путешествовать. В 1898 году ему была устроена поездка на Ближний Восток. Каждый июль он совершал путешествие на яхте вдоль побережья Норвегии с группой избранных гостей. Для всех обязательными были физические упражнения на палубе до завтрака и лекции в курительной комнате в плохую погоду. Весеннее путешествие на Средиземное море впоследствии стало обычным. В июне он ездил в Киль на регату и после этого часто курсировал по Балтийскому морю. В августе он был в Вильгельмсхоэ, что недалеко от Касселя, в сентябре – в Роминтерне на русской границе, в ноябре – в Донауэшингене, где повидался с принцем Фюрстенбергом. В Берлине шутили, что у него нет времени править. Однако кайзер стал бы яростно спорить, если бы ему сказали, что вся эта деятельность – отдых. Всевозможные документы, в особенности телеграммы, следовали за ним, куда бы он ни направился. Говорят, он однажды сказал царю, что «мы, бедные правители, не можем позволить себе отдых, как простые смертные». Извечное беспокойство, которое, собственно, и вызывало вечное желание путешествовать и стремление к новизне, безусловно, имело и физические и психологические причины. Мы уже упоминали о напряженности, внутренних конфликтах, определявших его характер. К большой нагрузке, направленной на преодоление физического увечья, добавилось стремление соответствовать своему великому предку, Фридриху Великому. Более того, возможности Вильгельма расходовать свою неуемную энергию были ограничены моралью. Любовниц ему заменило интеллектуальное любопытство. Неспособность короля Эдуарда оценить подобные проблемы существенно усилила антагонизм между ними.

Его неловкость и робость, ей сопутствовавшая, вероятно, ответственны за его склонность к грязным историям и грубым шуткам. Обычная манера императора – хлопать своих приближенных по заду. Но один англичанин, получивший удар по заду теннисной ракеткой, решил, что «удовольствие» от этого дружеского жеста императора несколько снижается из-за того, что нельзя дать сдачи. Не зная, что делать, кайзер вел себя принужденно. Его постоянное упоминание «хитрого Фердинанда» было, несомненно, вызвано страхом, что его перехитрят. Его шутки часто не имели успеха. Эрцгерцогу Францу Фердинанду вовсе не было весело, когда кайзер встретил его на станции и заявил: «Не думайте, что я прибыл встретить ваш поезд. Я жду кронпринца Италии». Престарелые мужчины, вынужденные заниматься нежелательной физической активностью на холодной палубе перед завтраком, на собственной шкуре убедились, что неожиданный сильный удар сзади, в тот момент, когда ты находишься в весьма уязвимом положении, веселья не добавляет никому, кроме Вильгельма. Германский дипломат Кидерлен-Вехтер во время одного из таких путешествий писал: «Графу Герцу приходилось изображать животных каждый вечер. Вечера были иногда музыкальными, иногда посвящались всевозможным фокусам и представлениям. Я изображал гнома и на потеху кайзеру гасил огни. В импровизированном хоре я был китайским близнецом – вместе с К. – нас соединяла гигантская сосиска».

Следует отметить, что король Эдуард тоже увлекался всевозможными розыгрышами – так он понимал семейные забавы.

За любимой позой Вильгельма – железной решимости