с общественным мнением, в каждой столице ничего не изменил. Ситуация, которая в качестве основы для внешней политики иногда является необходимой, но никогда не может быть удовлетворительной. Значительная, хотя и поверхностная, привлекательность заключалась в доводе, что Германия должна отныне проводить «мирную, ясную и лояльную политику», которая не создаст впечатление, что ее формальные союзники будут покинуты в тяжелом положении. Весомым был и довод, что только Бисмарк может проводить бисмаркскую политику. Ему определенно добавили силы последующие попытки Вильгельма, Гольштейна и Бюлова проявить такое же коварство, как Бисмарк. Если же кажется, что в таких обстоятельствах Бисмарк не должен был уходить в отставку, следует напомнить, что даже Бисмарки не бессмертны. Факт остается фактом: одной из главных целей Бисмарка было удержание России от союза с Францией. А через семнадцать месяцев после невозобновления Договора перестраховки французская военная эскадра посетила Кронштадт. Царь прослушал, как играли революционную Марсельезу, и был подписан договор, обязывавший Францию и Россию действовать совместно в случае угрозы миру. Возможно, продолжительное сотрудничество между Германией и Россией, между тевтонами и славянами, неосуществимо. Но даже если так и было, для внешней политики Германии имели место определенные последствия. Эти последствия в первую очередь относились к отношениям Германии с Англией. Большая часть настоящей книги посвящена вниманию, которое люди, правившие Германией, уделяли этому аспекту их дел.

Германский император, согласно конституции, имел полное право уволить имперского канцлера и даже не должен был объяснять почему. Никто не внес в закрепление этого положение большего вклада, чем Бисмарк, который, как сказал лорд Роузбери, подорвался на собственной мине. Внутреннему положению Германии не был нанесен ущерб исчезновением Бисмарка. Он дожил до времени, которого не понимал и которому больше не мог ничего дать. Вопрос лишь в том, мог ли он с более существенными преимуществами уйти раньше. Иностранные дела – другой вопрос, и, что касается в особенности Договора перестраховки, баланс преимуществ оценить трудно. Но ответственность за решение не возобновлять договор лежит все же в первую очередь на Каприви и министерстве иностранных дел, а не на кайзере, который в этом деле решил последовать за своими конституционными советниками. Даже если предположить, что решение было верным, не может быть никаких сомнений в том, что к нему пришли неверным путем. Будь Вильгельм мудрее и опытнее, он настоял бы, чтобы столь важное решение отложили до тех пор, пока его новая команда не обретет почву под ногами. Также он должен был добиться, чтобы до принятия решения были тщательно рассмотрены все причины, побудившие Бисмарка заключить договор. Доводы для критики Вильгельма лежат не в высоких спорных областях политики, а в том, что на первый взгляд представляется мелкими деталями. Это, в свою очередь, часть цены, заплаченной Германией за Бисмарка. Пока окончательные решения принимал он, процедурные проблемы едва ли имели значение, а когда его не стало, преемники растерялись. Ничто из сделанного Каприви не привело Бисмарка в такую ярость, как срубленные старые деревья в саду канцелярии. Но новая поросль не могла расти под их сенью.

Глава 6

Новый хозяин

Мир быстро заметил, что самая приметная черта кайзера – усы, но никто не понял, что это только маска. Усы агрессивно рвались вверх, как на портретах Веласкеса (любимый художник отца кайзера), и казались неестественными. Герр Габи, придворный брадобрей, должен был являться во дворец каждое утро ровно в семь часов, а также сопровождать хозяина во время всех государственных визитов, чтобы водворять усы в нужное положение. Можно надеяться, что он получил компенсацию за труды в виде отличных продаж его косметического средства для бороды. Как и было предусмотрено, свирепо топорщившиеся усы отвлекали внимание от чувствительного интеллигентного лица. Вильгельм напомнил принцу Гогенлоэ его деда Альберта – голосом и серьезными манерами. Его речь была четкой и отрывистой, с намеком на ворчание. Она стала ровной и безжизненной после операции на горле, которую он перенес в 1903 году. Его жесты были резкими и энергичными, смех громким.

«Если он смеялся, а делал он это часто, то смеялся абсолютно непринужденно, запрокинув голову, открыв рот и содрогаясь всем телом. Он часто топал ногой, желая показать, что наслаждается шуткой. На его лице отражались все владевшие им эмоции. Он использовал несколько странные жесты, к примеру, постоянно тряс указательным пальцем правой руки перед лицом человека, которого старался в чем-то убедить. Иногда он медленно покачивался, переваливаясь с носков на пятки, или тряс ногой».

У него были светлые кудрявые волосы, которые начали седеть, когда кайзеру было около пятидесяти, и светлая кожа лица, которую, полагают, он унаследовал от русской прабабушки, с толстым носом и толстыми красными губами. У него были хорошие зубы, правда желтые, и, благодаря американским дантистам, хорошо сохранившиеся. Но больше всего внимания привлекали его глаза – холодные и серые в покое, но моментально вспыхивавшие весельем или интересом и тогда становившиеся синими, как море.

В юности его считали красивым, несмотря на увечную руку и отсутствие равновесия тела, ставшее ее следствием. Его рост был 5 футов 9 дюймов, а вес – чуть больше 11 стоунов[13]. Тенденция к набору веса в ранние годы была остановлена, и кайзер никогда не приобрел традиционную немецкую пышность форм. Отчасти за это он мог благодарить свою страсть к физическим упражнениям (в спальне у него стоял гребной тренажер), но в основном свой беспокойный характер и отличный метаболизм. Он никогда не отличался аппетитом и потому от еды не полнел. Королева Александра, заметив, что он не притрагивается к блюдам на официальном банкете, сказала: «Вы ездите верхом, работаете, беспокоитесь. Почему вы не едите? Еда хороша для мозгов». Гости во дворце и на императорской яхте, как правило, жаловались на скудость питания. Как утверждала принцесса Мария Луиза, его единственной гастрономической страстью были сладкие пироги с начинкой и «пылающим коньячным соусом», но, поскольку ее свидетельство не подтверждено, представляется, что речь об обжорстве все-таки не идет. В ранние годы он временами пил несколько больше, чем следовало; в обществе того времени обратное вызвало бы удивление. Но в целом он был весьма умерен в еде и напитках и часто довольствовался одной только содовой или лимонадом. Ему нравилось игристое красное вино, и он утверждал, что ему не давали его попробовать, когда он был мальчиком. Кайзер пытался сократить количество спиртного в армии, так же как и другие формы транжирства. Он мало курил, в основном сигареты.

Из-за родовой травмы правая рука Вильгельма была развита сильнее обычного, и его рукопожатие казалось попаданием в тиски. Он пользовался этим с садистским удовольствием – носил кольца, поворачивая их