не менее в августе он появился как ни в чем не бывало. Попытка получить прощение за венский инцидент привела лишь к сухому заявлению, что все уже в прошлом. Несмотря на то что Вильгельм опоздал на 2,5 часа, его дядя (высоко ценивший пунктуальность) вышел встречать императорскую яхту. Вильгельм провел несколько дней в Осборне и был произведен в адмиралы флота. «Подумать только, я ношу ту же форму, что Сен-Винсент и Нельсон. Этого достаточно, чтобы вскружить мне голову». Даже не думая о том, насколько почетно звание, он принялся с энтузиазмом навязывать свои взгляды на морскую артиллерию дяде, и только больное колено, сделавшее его присутствие на параде в Олдершоте невозможным, спасло принца Уэльского от аналогичной лекции по армейским вопросам. (Следует отметить, что как раз в это время Вильгельм шокировал германских военных своей готовностью указывать военному министру, что делать.) Спустя два месяца после визита в Афины он написал, что средиземноморский флот должен иметь двенадцать высококлассных линкоров вместо пяти, а уже в следующем году объявил, что флот необходимо утроить, чтобы иметь дело с флотами Франции и Америки. Лорд Солсбери в записке Первому лорду Адмиралтейства писал:

«Вы, наверное, ощутите желание обругать его, когда прочитаете о необычайной доброте и внимании императора к ведению дел вашим департаментом. Но разумнее всего дать мягкий ответ. Пожалуйста, вышлите мне цивилизованный аргументированный проект ответа…

Мне кажется, у него не все в порядке с головой».

В 1890 году в Виндзоре был открыт памятный мемориал императору Фридриху; никто не поставил в известность его сына, который прочитал о церемонии в газете. Проявив достоинство, он не стал открыто возмущаться, но послал адъютанта возложить венок. Несмотря на этот и другие раздражители, имевший место личный контакт вроде бы понизил накал страстей, и весь следующий год или около того отношения с Англией стали сравнительно ровными.

Тем временем Вильгельм вдохновлял новой энергией двор и не жалел на это средств. Его дед, в полном соответствии с традициями прусской монархии, благодаря экономному ведению хозяйства сэкономил двадцать два миллиона марок. Но у короля Пруссии и тем более императора Германии больше не было никакой необходимости экономить. Хотя Бисмарк ворчал, а старики не уставали критиковать, реформы кайзера шли более или менее в ногу с новым веком. Через пять месяцев после прихода к власти он потребовал дополнительно шесть миллионов марок в год. Когда за путешествием в Санкт-Петербург последовали другие – в Стокгольм, Копенгаген, Вену и Рим, он взял с собой восемьдесят бриллиантовых колец, сто пятьдесят серебряных орденов, пятьдесят брошей, три золотые рамки для фотографий, тридцать золотых часов и цепей, сто шкатулок и двадцать украшенных бриллиантами орденов Орла. Был заказан новый императорский поезд из двенадцати голубых, кремовых и золотых вагонов и новая яхта. Веянием времени стала личная дипломатия, пусть даже в кабаре говорили о «der greise Kaiser, der weise Kaiser und der reise Keiser»[9] и даже предположили, что имперский гимн теперь начинается с Heil dir in Sonderzug[10].

Одно из путешествий имело важные последствия. В 1889 году сестра Вильгельма Софи обручилась с герцогом Спартанским. Это означало ее переход в ортодоксальную церковь. Дона, шокированная тем, что она считала игрой с серьезнейшими вопросами, заставила Вильгельма создавать трудности этому браку и даже сказать, что, если сестра перестанет быть протестанткой, он никогда не позволит ей снова вернуться в Германию. Принцесса обрушилась на императрицу и обвинила брата в лицемерии. Но ситуацию удалось сгладить, и Вильгельм с Доной не только санкционировали брак, но и лично присутствовали на церемонии. Из Афин они отправились в четырехдневный тур в Константинополь. Бисмарк опасался, что царь заподозрит в этом визите больше, чем видит глаз, и оказался прав. Если политических разговоров и не было, то не потому, что к ним не стремился султан. Императорскую чету приняли с изысканной щедростью, позволив взглянуть на азиатскую роскошь. Но только во время следующего визита Дона посетила гарем, который произвел на нее самое отталкивающее впечатление. Она увидела там «толпу очень толстых женщин в парижских одеждах, которые им совершенно не идут. Все они едят шоколад и выглядят скучающими». Путешествие оставило у Вильгельма теплое чувство по отношению к Турции и пробудило интерес к ближневосточным делам, который не улучшил русско-германские отношения. Вильгельм не поехал на похороны австрийского кронпринца Рудольфа. Он был глубоко потрясен мелодраматическим самоубийством последнего в Майерлинге и не мог избавиться от мысли, что он много бывал в обществе принца Уэльского. Что бы, интересно, он сказал, если бы знал о письме, которое Рудольф недавно написал о нем: «Кайзер, вероятнее всего, в самом ближайшем будущем вызовет большое смятение в Европе. Он для этого самый подходящий человек – энергичный и непостоянный, убежденный в собственной гениальности. Уже через несколько лет он возведет Германию на место, которого она заслуживает».

«Кайзер, – сказал Бисмарк в 1888 году, – как воздушный шарик. Если крепко не держать за веревочку, никогда не знаешь, где он окажется в следующий момент». Тем не менее канцлеру не удалось действовать по собственному плану, поскольку в июле 1888 года он удалился в свое загородное поместье, где оставался до конца года, когда сам утверждал, что ему важно беседовать с Вильгельмом дважды в неделю. Бисмарк вернулся в Берлин в январе 1889 года, но оставался там только до мая, потом вернулся в поместье, где провел все время до января 1890 года (за исключением нескольких дней в августе и октябре). Позже он объяснил свои действия заявлением Вильгельма, что его присутствие в Берлине нежелательно. Хотя представляется более вероятным, что он видел слишком много возможностей для столкновений и не доверял собственному темпераменту. Говорят, во время одной из бесед Вильгельм так разозлил канцлера, что тот схватил со стола чернильницу и грохнул ею об стол с такой силой, что содержимое выплеснулось. Возможно, он считал, что его сын, который был ближе по возрасту к Вильгельму, справится лучше. Только «ненавистный Герберт» – так называл его Солсбери – унаследовал грубую прямоту отца, но не его шарм, его презрение к идеям, но не умение моментально ухватить суть, и, когда дошло до дела, не сумел контролировать Вильгельма. Бисмарк в свое время нашел много людей, желавших помочь настроить юного принца против его родителей. В те дни он не допускал возможности аналогичного влияния против самого себя. В августе 1888 года Стекер написал редактору консервативной газеты «Кройццайтунг», в котором настаивал на использовании стратегии косвенного подхода. Если попытки вызвать вражду между кайзером и Бисмарком будут слишком очевидными, они могут привести к обратному результату.