Шрифт:
Закладка:
Нет. То была не птица. И не чей-то тихий разговор. Не паж и не мой отец. Не было слышно ни звука, стояла оглушительная тишина. Эта комната запечатлелась в моей памяти, казалось, намертво, вплоть до мельчайших деталей. Мать, отложив рукоделье на колени, пристально смотрела на меня. Придворные дамы застыли на своих местах, онемевшие и неподвижные, точно каменные изваяния.
Мой ум неосознанно отмечал малозначительные подробности. Лютнистка перестала играть и испуганно уставилась на меня с открытым ртом. Сапоги и одежда Джона были забрызганы грязью. Волосы Якова, вьющиеся на затылке, спутались и слиплись от пота. Должно быть, мужчины скакали долго и быстро… Как странно, что они не послали гонца, чтобы сообщить мне об этом роковом событии, а лично поспешили из Венсена в Санлис… Но… Меня словно окутало облако, заглушающее все звуки, и я энергично тряхнула головой, пытаясь выскользнуть из него и собраться с разбегающимися мыслями.
Так что же сказал только что Джон?
– Простите. Я не совсем… – услышала я как бы со стороны собственное бормотание.
– Генрих мертв, – повторил Джон. – Он умер два дня назад. И я здесь, чтобы сообщить вам об этом, Екатерина. Я подумал, что мой долг сделать это лично.
Долг! Все вокруг потемнело. И у меня перед глазами, и в моем сознании. Эти слова, тихо произнесенные человеком, которого я называла своим другом, не могут быть правдой. Так это все-таки ложь? Ложь, произнесенная нарочно, чтобы причинить мне боль? Мое сознание то вспыхивало пониманием, то безнадежно гасло, не в силах вникнуть в истинный смысл двух коротких слов.
Генрих мертв.
– Нет.
Хотя мои губы шевелились, у меня не было сил это произнести. Пол у меня под ногами покачнулся и вдруг стал крениться мне навстречу. Перед глазами возникла темнота, в которой невыносимо ярко вспыхивали радужные пятна света, ослеплявшие меня. Я почувствовала, как колени у меня подкашиваются, и беспомощно взмахнула рукой в поисках какой-нибудь опоры… Джон успел схватить меня за эту протянутую руку, и тут же рядом со мной под шорох шелка и дамаска возникла мать; она больно впилась ногтями в мою ладонь; голос, прозвучавший мне прямо в ухо, напоминал хриплое воронье карканье:
– Екатерина!
Я услышала стон боли – свой собственный.
– Ты не лишишься чувств, – шептала мне мать. – Не покажешь им своей слабости. Вставай, дочка, вставай и прими эту весть достойно, лицом к лицу.
Принять лицом к лицу? Генрих мертв. Этого не может быть.
Томас вложил мне в руку кубок вина, но я не стала пить, хотя в горле у меня першило так, будто там было полным-полно сухого песка. Я не заметила, как мои негнущиеся пальцы разжались и кубок упал на пол, залив вином мои юбки.
– Екатерина! В тебе же течет кровь Валуа! Будь сильной и стойкой!
В конце концов по команде матери я встала на ноги и заставила свой мозг снова заработать.
– Два дня тому назад. – Я говорила очень медленно, и мне снова показалось, будто эти слова произносит кто-то другой. – Два дня.
Почему я об этом не знала? Почему не почувствовала, что этот мир покидает некая могущественная сущность, когда столь великая душа отлетает на небеса? Я напряженно наморщила лоб, стараясь вспомнить тот день. Я каталась верхом в лесу Шантильи вместе в придворными моей матери. Потом навещала отца – он меня не узнал. Затем мать долго сетовала по поводу того, как плохо я вышиваю. Я занималась всем этим и даже не почувствовала, что Генрих умер, что в какой-то миг среди всех этих малозначительных событий его душа отделилась от тела…
Как такое возможно? Он был молод. В военном искусстве превосходил остальных. Может быть, он попал в засаду? Или это была случайная атака, во время которой все пошло не так?
– Это случилось в бою? – спросила я. Но Джон ведь сказал, что сражение не состоялось. Должно быть, я чего-то не поняла. – Так он все-таки повел свою армию в битву под Коном?
– Нет. Король умер не от ран, – пояснил Джон, обрадовавшись, что я наконец задала ему вопрос, на который он мог ответить. – Он слег от симптомов ужасного недуга. Мы думаем, что это была дизентерия, кровавый понос. Обычная солдатская болезнь, но у него она была в более опасной форме, чем у большинства остальных.
– Ох.
Мне трудно было смириться с тем, что Генрих скончался от обычной, банальной хвори. Мой блистательный супруг был намертво сражен солдатским поносом.
– Последние три недели он почти не вставал, – продолжал Джон ровным голосом; его тон ничего не говорил мне о том, как, должно быть, мучился в это время Генрих. Или как тревожились его командиры.
– Я послала за лекарем в Англию, – вздохнула я. – Генрих сказал, чтобы тот дожидался его здесь. А мне следовало отправить его туда, в Венсен…
– Сомневаюсь, что даже ему удалось бы повернуть болезнь вспять, – попытался успокоить меня Джон. – Все эти три недели король неумолимо слабел. Вы не должны ни в чем себя винить…
Слова кружились надо мной в каком-то водовороте и клевали мой мозг со всех сторон, точно выводок настырных цыплят. Бессмыслица! Три недели!
– Еще когда мы уезжали отсюда, Его Величество с трудом держался в седле – он был слишком слаб, хоть и упрямился, – продолжал Джон. – В конце концов мы добрались в Венсен по реке – так ему было легче. Последние несколько миль до лагеря Генрих все-таки попытался проскакать на коне, однако не смог. – Джон провел языком по пересохшим губам. – Так что последний отрезок пути он проделал в паланкине.
– И все это было три недели назад.
– Да, миледи. Точнее, на десятый день августа. Король больше не встал с постели.
Но… Нет, это лишено смысла. Три недели назад Генрих был уже так тяжело болен, что не мог скакать на лошади? Мне вдруг кое-что стало ясно, и я на миг закрыла глаза… Снова открыв их, я устремила решительный взгляд на Джона: я должна узнать правду и не позволю ему недоговаривать.
– Значит, три недели мой муж уже не вставал.
– Да.
– А кто был рядом с ним? В самом конце?
– Я. Его дядя Эксетер. Уорик. Командиры. Яков, разумеется. – Он не выдержал моего взгляда и отвел глаза. Ах, мой милый Джон. Он прекрасно понимал, о чем я спрашиваю. – Думаю, там могли быть и другие члены военного совета, а также, конечно, придворные.
– И
