– Генрих, безусловно, знает, какое сокровище ему досталось. Вы еще так молоды, впереди у вас вся жизнь. Вам нужно лишь напомнить мужу о себе и побудить его время от времени возвращаться в Англию.

Мы обменялись понимающими улыбками.

– А теперь, думаю, вам пора. Ваш эскорт скоро начнет грызть удила от нетерпения и вовсю проклинать нас с вами, болтливых женщин. Но пообещайте меня навещать. Порой мне бывает очень одиноко.

Эти слова тронули меня, и я вспомнила мысли, постоянно крутившиеся у меня в голове во время этого визита.

– Госпожа Уоринг сказала, чтобы я обязательно спросила у вас о пророчестве, – произнесла я.

– Вот как? – Едва заметные брови мадам Джоанны напряженно сошлись в одну линию.

– Я родила сына в Виндзоре. Генрих запрещал мне это, госпожа Уоринг тоже была против. Муж ничего мне не объяснял, а вот госпожа Уоринг рассказала, что существует некое пророчество…

Лицо мадам Джоанны помрачнело, и она перевела взгляд на окно; там была свобода, в которой ей отказывали.

– Я не имею с этим ничего общего, хоть некоторые и обвиняют меня и в более ужасных преступлениях. Но да, было одно предсказание, сделанное для несчастной Марии де Богун, которой не довелось увидеть своего сына взрослым. Я бы сказала, что это было короткое ядовитое суждение, продукт злобного ума, не предвещавший династии Ланкастеров ничего хорошего. Мне рассказала об этом камеристка Марии, когда мы с ней недостойно болтали, сплетничая под воздействием эля. Судя по тому, что вы мне сказали, Генриху, похоже, тоже откуда-то известно о клевете – я этого не знала. Хотите узнать, о чем речь?

И она обо всем мне рассказала.

История была не из приятных, и первым моим порывом было просто отвергнуть все это. Я не могла поверить своим ушам. И не стану им верить. Я решила, что за Генриха мне бояться не нужно: какое бы решение я ни приняла, это никак не повлияет на его будущие достижения. Но что насчет моего сына? Я пока что отодвинула встревожившую меня информацию, чтобы потом в спокойной обстановке обдумать, не получилось ли так, что я, настояв на том, чтобы рожать в Виндзоре, своими руками запустила цепочку событий, способных навредить Юному Генриху.

Пророчество, о котором в числе очень немногих посвященных, безусловно, знал и Генрих, озадачивало меня загадочными предостережениями и зловещими предсказаниями. Но потом мне удалось себя успокоить. Мадам Джоанна представила это как результат интриг, не более. И я, полагаясь на ее здравый смысл, решила думать так же.

А еще я решила последовать совету, который дала мне мадам Джоанна. В начале мая, оставив сына на попечение стайки влюбленных в него нянек, я отплыла на корабле в Арфлёр – в сопровождении лорда Джона, при свежем попутном ветре, наполнявшем наши паруса. Но перед отъездом я немного «поработала ножницами» – аккуратно, со всеми предосторожностями.

Я много узнала о том, как Генрих обошелся с мадам Джоанной, хоть она и не держала на него зла, и это меня тревожило. Смогла бы я на ее месте быть столь же терпимой, если бы знала, что поступками Генриха руководит навязчивая идея войны с Францией? Не уверена. Но несмотря на все то, что сейчас нас разделяло, я знала, что должна заставить Генриха обратить на меня внимание.

Чем ближе был Париж, тем сильнее я нервничала. За тот год, что мы провели в разлуке, я очень изменилась и теперь уже смирилась с прохладным отношением Генриха. Это был факт, его невозможно было отрицать, однако сейчас я уже, конечно, была достаточно зрелой и могла взвалить на плечи нелегкую ношу понимания того, что его расположение ко мне может никогда не вернуться. И все же я не теряла надежды на то, что Генрих, по крайней мере, обрадуется, увидев меня, – хоть поддерживать в себе эти надежды мне было тяжело.

Я легко представляла, как Генрих торжествует победу в какой-нибудь тяжелой битве или же после успешно завершенной осады крепости. Мне удавалось вспомнить тембр его голоса, но я даже предположить не могла, как встретит меня супруг. Да и что я ему скажу? В конце концов, он ведь прямо запретил мне отправляться в это путешествие.

Но было еще и злосчастное заточение мадам Джоанны, надрывавшее мне душу. Я, как и она, подозревала, что дело о колдовстве было тщательно спланированной интригой, целью которой было отобрать у вдовы доставшиеся ей земли, необходимые Генриху для моего приданого. Я чувствовала себя косвенно виноватой в этом, хоть мачеха моего мужа меня и оправдывала. Мне пришлось задуматься, хватит ли у меня смелости обвинить Генриха в расчетливой жестокости по отношению к женщине, не сделавшей ему ничего дурного.

Как ни старалась, я не могла простить супругу это проявление надменного своекорыстия; от негодования у меня перехватывало дыхание. Он действительно мог быть безжалостным ради достижения цели; трудно испытывать расположение к человеку, который способен быть настолько бездушным и неразборчивым в средствах. Я видела проявление его жесткого нрава на войне, а сейчас столкнулась с этим в самом сердце его семьи.

Я гнала от себя будоражившую меня мысль. Сейчас Генрих должен быть доволен и своей победой под Мо и тем, что у него родился сын. Разве это не заставит его ласково улыбнуться и поцеловать меня при встрече?

– Вы же понимаете, что Его Величество не отошлет вас домой, – сказал лорд Джон, видимо, заметивший мое тревожное состояние. – И вам не следует бояться, что он обойдется с вами без должного уважения.

– О, я боюсь не этого, – отвечала я.

Впрочем, меня пугало именно то, что внешних проявлений его уважения ко мне окажется слишком много. Что он заморозит меня на месте своей равнодушной галантностью и гнетущей показной демонстрацией королевского величия.

– Ваш супруг будет наслаждаться вашим обществом – если у него найдется время об этом подумать.

– Знаю, он не хочет, чтобы я здесь находилась. Но я подумала, что все равно должна к нему поехать…

– Вы отважная женщина, Екатерина.

– О нет, уверяю вас! Сердце у меня в груди стучит так сильно, что я не знаю, как мои ребра выдерживают этот напор!

– Отвага имеет много форм и обличий.

Когда лорд Джон нежно взял меня за руку, помогая спуститься с лошади, я крепко оперлась на нее. Мне очень понадобится его поддержка, когда придет время встретиться с Генрихом лицом к лицу.

С Генрихом мы встретились под Парижем, во дворце в Буа-де-Венсен; прибытие наше случайным образом совпало по времени, хотя появление короля выглядело гораздо более эффектным, чем мое, потому что после падения Мо он привез сюда