Мне же удалось почти незаметно проскользнуть сквозь большое скопление военных и грузовых повозок, пушек и лошадей. Когда я посреди всей этой неразберихи мельком увидела Генриха, мое сердце привычно, как прежде, затрепетало, но у меня уже хватило ума не подойти к нему прямо сейчас. Мой муж был более терпим, когда события развивались по его собственному сценарию, в назначенные им сроки.

Какое-то время я просто смотрела на него как зачарованная. Генрих выслушал одного из своих капитанов, а потом отдал приказ и указал куда-то рукой. Затем его внимание привлек другой капитан, который вскоре тоже отправился выполнять какие-то распоряжения. Я молча скорчила понимающую гримасу и предоставила мужу спокойно заниматься своими делами.

«Только посмотри, какой покладистой женой ты стала! Может быть, когда-нибудь Генрих и вправду тебя полюбит, если ты будешь исправно держаться в тени и станешь беспрекословно подчиняться ему по первому требованию…»

Я упрямо покачала головой. Мы с Джоном расположились в одном из залов для аудиенций, где и нашел нас Яков Шотландский, явившийся с радостным выражением лица и кубком вина в руках. Я тоже очень обрадовалась нашей встрече после долгой разлуки. Яков был таким же веселым и жизнерадостным, каким запомнился мне, но, казалось, вырос и возмужал: стал выше, шире в плечах и гораздо увереннее в себе.

– Мы скучали по вам, – сказала я ему.

– А мне понравилась солдатская служба, – сообщил Яков.

– Прекрасно. Это для вас теперь легче, чем писать стихи?

Он рассмеялся.

– Если вы не признаете в моих творениях руку мастера, ничем не могу вам помочь. – И тут же добавил: – Как там Джоан?

– Тоскует в Лондоне.

Я принялась рассказывать ему о невесте, хотя мои чувства были на пределе – я ждала приближающихся шагов Генриха. А когда наконец услышала их, мое тело напряглось.

И вот Генрих вошел в комнату; та же горделивая осанка, та же царственная манера держаться – таким и запечатлела его моя память. Уверенный, исполненный чувства собственного достоинства, чрезвычайно властный: я помнила Генриха именно таким. Я стояла перед ним, горячо желая, чтобы Джон и Яков оставили нас одних, но при этом ужасно боясь, что так они и сделают. Прошло одиннадцать месяцев с нашей последней встречи, и это было лишь ненамного больше, чем мы прожили как муж и жена, да и то с перерывами на время осады и королевский тур по стране. После долгой разлуки я испытывала пугающую неопределенность. Вся моя уверенность в себе вполне предсказуемо испарилась, когда Генрих широкими шагами вошел в комнату, с порога окидывая глазами всех находящихся в комнате. Его взгляд устремился на меня, остановился на моем лице, а затем переместился на Джона и Якова.

Тщательно сохраняя приветливую улыбку, я внимательно следила за выражением лица своего мужа, пытаясь угадать его радость или равнодушие. А может быть – тут мой желудок мучительно сжался от спазма, – Генрих обрушит на меня гнев за то, что я ослушалась его приказа и покинула Англию? Все, что я могла сделать в тот момент, – это присесть в глубоком реверансе. Я была уже здесь. И не собиралась отступать. Я поднялась в полный рост и гордо выпрямила спину. Генрих и Джон обнялись и с улыбками принялись обмениваться словами приветствия. Король дружески похлопал Джона по плечу.

Затем Генрих направился ко мне, и я заговорила первой, словно стараясь упредить его упреки; получилось глупо и по-детски:

– Я уговорила Джона привезти меня сюда.

Ответ Генриха был простым и холодным:

– Вы не должны были приезжать. И Джону следовало бы знать об этом не хуже вашего.

– Мне просто очень хотелось вас увидеть. Прошел почти год с тех пор как… – произнесла я, тщательно подбирая слова.

А потом в моем сознании вдруг произошло нечто удивительное: неожиданно полностью исчез страх быть отвергнутой.

– Не было никакой опасности, Хал, – вмешался в разговор Джон. – Мы ехали через Руан – а там, похоже, установился мир.

– Да. И слава Богу.

Наконец Генрих взял меня за руки и с натянутой улыбкой расцеловал в щеки.

– Вы прекрасно выглядите, Екатерина.

«А вот вы выглядите неважно».

Я, конечно, удержалась и не сказала этого, хотя соблазн был велик. Мой муж казался чрезвычайно усталым: в уголках глаз собрались морщинки, щеки ввалились, и из-за этого натянулась кожа на скулах, а глубокая складка между бровей так и не разгладилась, даже когда Генрих в конце концов все-таки улыбнулся мне. Я подумала, что он заметно похудел. Генрих всегда был скорее стройным, чем мускулистым, а при такой фигуре нельзя позволять себе терять мышечную массу. Руки, державшие меня, сейчас казались тонкими, как у женщины.

– Мы все просто устали ждать, – пояснил Джон, но, когда Генрих повернулся к нему, чтобы ответить, я пришла в ужас: кожа у него на виске была почти прозрачной.

Мой супруг выглядел изможденным, иссохшим до костей, а под загаром полевой армейской жизни скрывалась пугающая бледность.

Он не отпускал моих рук.

– Как поживает мой сын?

Я отвлеклась от внешности Генриха и с улыбкой ответила на вопрос:

– Он благоденствует. Дома ему хорошо и безопасно. Посмотрите – я привезла это для вас. – Я высвободилась из его рук, чтобы достать из рукава пакетик из пергамента, и протянула его мужу; когда Генрих открыл пакет, я пояснила: – Это волосы Юного Генриха. Они будут такими же, как и у вас.

Генрих погладил пальцем мягкий детский локон и, к моему облегчению, тихо усмехнулся:

– Благодарю вас.

Он спрятал мой подарок под тунику.

– Когда вы вернетесь в Англию, чтобы увидеть его воочию? – не удержавшись, спросила я.

Это не вызвало у моего супруга никаких эмоций; его лицо осталось равнодушным. Этого я и боялась.

– Не знаю. Вам следовало самой все понять и не задавать мне подобных вопросов.

– Но каковы все-таки твои планы? – вступил в разговор Джон, искоса бросив на меня короткий извиняющийся взгляд.

Генрих повернулся к нему, чтобы ответить, но промолчал. Потом глубоко вздохнул. И нахмурился.

– Думаю, позже, – резко сказал он. – Мы поговорим об этом позже.

– Конечно. Может быть, тем временем разопьем графин славного бордо?

Генрих покачал головой:

– Потом. Через час. Я сам тебя найду.

И он, широко шагая, покинул комнату. Мы слышали, как в коридоре он громко велел своему оруженосцу распорядиться о разгрузке багажа. Затем наступила тишина. Слегка пожав плечами, Яков отправился за Генрихом.

Мы с Джоном переглянулись.

– Он меня беспокоит, – без обиняков сказала я.

– Он очень устал. Затяжные кампании – в особенности осады – изнуряют даже самых крепких солдат. Король отдохнет, и к нему вернется хорошее настроение и бодрое расположение духа.

Я подумала, что хорошим настроением Генрих не отличался