Насколько я понимала, теперь он по сути становился королем, но таково было желание Генриха, и мне оставалось лишь склонить голову перед его решением. И перед Глостером, разумеется, тоже. Прошла ровно неделя с того дня, как я проводила гроб Генриха в Вестминстерское аббатство для погребения.

– Вы вдовствующая королева.

Задирая нос с высокой переносицей, Глостер смотрел на меня сверху вниз и говорил подчеркнуто медленно, как будто иначе я не в полной мере поняла бы всю значимость его слов. Ему не нравилось со мной беседовать, и он предпочел бы избежать этого разговора. Уж не знаю, то ли Глостер был не уверен в том, что я хорошо освоила английский язык, то ли сомневался в моих умственных способностях.

Я была уверена лишь в одном: Глостер – человек неприятный, жесткий, старающийся заполучить как можно больше власти. Генрих в последние дни своей жизни назначил младшего брата tutelam et defensionem[29] моего сына. На основании этого Глостер заявил права на регентство в Англии, тогда как Бедфорд взял в свои руки управление Францией. И Глостер определенно не был человеком, с которым легко завести дружеские отношения.

Лорды, входившие в Королевский совет, отказались – вежливо, но твердо – пожаловать Глостеру титул или власть полноправного короля, согласившись лишь на то, чтобы он стал у них главным советником с титулом «регент». Глостер не простил им этого, направив враждебность в первую очередь на епископа Генриха Бофорта, которого подозревал в подстрекательстве оппозиции.

– Вы глубокоуважаемая скорбящая вдова нашего почитаемого, недавно почившего короля, – продолжал Глостер в своей докучливой манере.

Он был достаточно откровенен, однако его объяснения звучали не слишком благозвучно. Вдовствующая королева. Меня очень старил этот титул. Как будто моя жизнь уже закончилась, пользы от меня никакой и теперь остается дожидаться смерти, коротая время за молитвами и раздачей милостыни неимущим. Я думала, что чем-то похожа на мадам Джоанну (та теперь наслаждалась свободой, хотя ее самочувствие постоянно ухудшалось). С той лишь разницей, что ей было пятьдесят четыре, а мне – двадцать один.

И все же я не была уверена в том, чего ожидает от меня Глостер – и Англия. Что я должна делать в новом статусе?

– Что это означает для меня, милорд? – не успокаивалась я.

Королевский двор был в трауре, и я со своим маленьким сыном, которому исполнился год, находилась в Виндзорском замке. Мое будущее, как мне казалось, было затянуто пеленой неопределенности, напоминающей густые зимние туманы, которые расползались над заливными лугами вдоль реки, скрывая под собой все. Глостер приехал к нам из Вестминстера, чтобы лично оценить здоровье королевского наследника. Когда объявили о его прибытии, я была в своих покоях на втором этаже вместе с придворными дамами, а Юный Генрих, сидя у моих ног, развлекался тем, что исследовал край ярко-пурпурного шелка, по которому я вышивала.

– Какая роль мне отведена?

Глостер – в своей надменно-презрительной манере – сделал вид, будто не понял меня.

– У вас нет политической роли, Екатерина. Да и откуда ей взяться? Я удивлен, что вы ожидали чего-то подобного.

– Разумеется, я не рассчитывала на политическую роль, Хамфри.

Раз уж он держится со мной панибратски, буду отвечать ему тем же.

– Все, что я хотела узнать, – это какое место у меня будет при дворе. И чего от меня там ожидают.

Глостер удивленно поднял брови, как будто я задала особенно глупый вопрос, и выразительным жестом обвел мою прекрасно обставленную комнату. Великолепные гобелены и драпировки на стенах, выложенный красивой плиткой пол, полированная деревянная мебель и сундуки – и правда, о какой еще роскоши я могла просить для подтверждения своего королевского статуса? Благодаря огромным окнам здесь всегда было светло, даже в пасмурные дни. Я проследила глазами за рукой Глостера, по достоинству оценивая все, что у меня имелось, но…

– Чем я буду заниматься до конца своих дней? – спросила я.

Генрих умер. Я не тосковала по нему – сейчас или когда-либо еще; на самом деле я тосковала лишь по идеальному мужу, созданному моим воображением. Похороны состоялись, посмертная серебряная маска сияла в Вестминстерском аббатстве, но заветы Генриха для Англии и его наследника преследовали меня на каждом шагу. Мой муж действительно был очень занят, даже на смертном ложе, когда до последней секунды в мельчайших подробностях обсуждали будущее управление страной и вопросы ее безопасности.

Пока Юный Генрих еще младенец, Англией станет править Совет и бразды правления будут находиться в руках у ближайших родственников Генриха. Лорд Джон Бедфорд, став регентом, будет править Францией и контролировать дальнейший ход военных действий.

Хамфри Глостер, мой сегодняшний упрямый собеседник, станет регентом Англии, но он во всем подчинялся Бедфорду – чем и объяснялась его неизменная кислая мина. Кроме них, был еще дядя Генриха, Генрих Бофорт, епископ Винчестерский, назначенный наставником моего сына. Генрих Бофорт мне нравился – он был умным, прозорливым политиком, человеком амбициозным, стремившимся достичь вершин власти, но при этом не забывал об окружающих и не был лишен сострадания. В отличие от Глостера, у которого сострадание отсутствовало напрочь: им двигала исключительно тяга к величию.

Таким образом, Генрих очертил схему, по которой будут управлять Англией, пока его сын не достигнет совершеннолетия.

– Неужели для меня не найдется роли в жизни сына?

В распоряжениях Генриха о государственном устройстве мое имя не упоминалось. Да и стоило ли мне ожидать чего-то иного? Я достаточно хорошо понимала мотивы мужа, неизменно мной пренебрегавшего. Я была слишком тесно связана с его врагом – моим братом дофином, а как женщина – женщина, которую Глостер до сих пор считал неспособной понять нечто большее, чем пара простейших предложений на английском, – совершенно не годилась для управления страной.

– Что мне делать до конца своих дней, Хамфри? – повторила я, с удовольствием отметив, что он вздрогнул, когда я назвала его по имени; но он все-таки задумался над моим вопросом.

– Ну, вы королева-мать.

– Это я знаю, но хочу понять, что это означает на практике. Я здесь что…

Тут я запнулась, забыв, как по-английски «лишняя»; Глостер заметил мое смущение и соблаговолил объяснить:

– Вы, Екатерина, чрезвычайно важны для Англии. Именно ваша кровь рода Валуа дает новому королю основания претендовать на французский трон. А теперь, когда ваш отец умер…

Увы, это было правдой. Мой измученный страданиями отец… Его тело и сознание долгие годы снедали не видимые другим ужасы, пока он наконец не сдался и не пал их жертвой. Он скончался через два месяца после смерти Генриха, оставив моему десятимесячному сыну