слегка повысив голос для акцента, — это человек, стоящий на страже добродетелей. Тем самым обосновывает титул princeps. Его личность становится примером для тех, кто ищет практическое выражение абстрактных идей. В этом мы видим идейное превосходство Империи. Этим самым мы идейно преодолеваем то, чем привлекает христианство.

Я на мгновение замолчал, осмотрев зал, и добавил с особым нажимом:

— Primo: важна текущая жизнь, а не загробная. Империя несёт порядок, справедливость и добродетель здесь и сейчас. Secundo: Империя вечна. Принимая в себя порядок абстактного Логоса, Империя наследует свойство вечности. Именно Логос придает Империи вечность. Мы живём в памяти преемников, потомков, в памяти Империи. Это вечная жизнь, которая ощутима, видима и понятна каждому из нас, в отличие от загробной, которую невозможно ни продемонстрировать, ни доказать. Покуда вечна Империя, будет вечна и память ее. Всех достойных памяти.

Эти слова вызвали лёгкое волнение. Кто-то зашептался, кто-то нахмурился, но большинство слушали молча, впитывая сказанное. Я знал, что мои слова могли задеть тех, кто твёрдо верил в загробное существование, но именно этого я и добивался. Сдвинуть их восприятие, предложить альтернативу.

— Разумеется, — поспешил я уточнить, подняв руку, чтобы снять напряжение, — это никак не отрицает существование загробной жизни. Люди вольны верить в неё и нео-стоицизм не входит в противоречие в этом вопросе. Но идея в том, что важнее та жизнь, в которой мы живём сейчас. Хочет человек готовиться к будущей жизни? Прекрасно. Но не в ущерб настоящей, ибо это нарушает порядок.

Теперь большинство слушателей согласно закивали. Я заметил, как некоторые даже облегчённо вздохнули. Моё уточнение сняло возможное сопротивление: я не отрицал их веру, а предложил другую, более практичную перспективу.

"Что ж, этого концепта на сегодня достаточно," — подумал я. Нужно уметь останавливаться вовремя, чтобы дать идеи время пустить корни.

После моих слов зал наполнился шепотком и движением. Вопросы посыпались один за другим. Завязались горячие дебаты, и я был готов к этому. Пока что мне удавалось легко отстаивать свою позицию, уводя обсуждение в нужное русло. Кто-то соглашался, кто-то осторожно возражал, но в целом я видел, что идея зашла.

"Настоящие противники ещё впереди," — подумал я. Но сейчас я понимал: это начало было успешным, и этого было достаточно, чтобы сделать следующий шаг.

***

928(175) 20 января, Карнунт, Паннония

И вот сегодня, в торжественной обстановке, меня официально посвятили в понтифики. Отныне я — лицо, наделённое связью с высшими силами, каким бы ни было их понимание. Это был важный момент, и, глядя на одобрительные взгляды окружающих, я чувствовал, что этот шаг укрепляет не только мой статус, но и то, что я начал воплощать свои идеи на практике.

Прошедший месяц был непростым. Почти каждый день был занят выступлениями, обсуждениями и дебатами. Даже уроки и тренировки пришлось временно сократить. Я поднял важнейший пласт — переосмысление смысла государства, его роли и значимости для каждого. Людям нужно было время, чтобы осмыслить услышанное.

С одной стороны, я видел огромный интерес и желание понять больше. Но с другой — мне приходилось осторожно дозировать свои идеи. Некоторые вещи могли показаться слишком революционными и вызвать ненужное волнение. Пока того, что я высказал, было достаточно, чтобы дать пищу для размышлений. Математики поддержали мои слова, находя в своих открытиях доказательства универсального порядка. Это укрепляло идею Логоса, которую я представлял как фундамент новой философии.

Теперь я не просто цезарь. Я — понтифик. Причём в обновлённом понимании этой роли. Конечно, далеко не все сразу приняли это, но самое важное уже произошло: мои идеи начали находить подтверждение в действиях. Я выступил с мыслью, что Император — это понтифик, и сам вступил в эту должность, что добавило моим словам веса и практического воплощения. Это был символический шаг, ясный и убедительный для всех.

Новый статус пока не слишком изменил обращения со мной. Но по мелким деталям я видел, что моя политическая позиция становится всё более самостоятельной. Теперь я — не только наследник, чья значимость полностью зависит от родителей. Теперь я сам начинаю представлять политическую силу.

Однако меня всё больше беспокоит состояние моих родителей. Моя мать заметно сдала. Жизнь в военном лагере — это не курорт, даже при постоянном внимании Галена. Она выглядит усталой и измученной. Отец тоже истощён годами войны. Его здоровье ещё держится, но я вижу, как трудно ему даются даже небольшие разговоры.

Конечно, у меня есть к ним искренние чувства. Я люблю их, но и понимаю: сейчас их поддержка — мой щит. Без них я пока слишком уязвим. Несмотря на мои успехи, я ещё слишком молод, чтобы опереться только на собственный авторитет. Если я потеряю их, пока не окрепну как политическая фигура, последствия могут быть катастрофическими.

Поэтому я поставил перед собой задачу — хотя бы немного уберечь их от перегрузки. Дать отдохнуть. Даже короткий отдых может укрепить их силы, что важно как для меня, так и для Империи.

***

На второй день после того, как я стал понтификом, ко мне зашёл мой учитель Онисикрат. Мы учтиво обменялись приветствиями, после чего он сказал:

— Среди философов в лагере пока нет единства. Твои идеи вызывают интерес, но есть проблема: их порой можно вольно трактовать, — вздохнул он. — Я считаю, что нужно изложить их в письменной форме. Это упростит обсуждения.

— Учитель, даже записанные идеи можно интерпретировать по-разному, — заметил я, вспомнив множество конфессий христианства из прошлой жизни. — Я согласен, это серьёзная задача. Но, возможно, дело в подходе.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Онисикрат.

— Сейчас вы пытаетесь охватить необъятное, — покачал я головой. — Это всё равно, что пытаться за день выучить буквы, чтение, цифры и математику. Вы торопитесь, но я понимаю ваше увлечение.

Учитель задумался, затем его лицо просветлело:— Ты предлагаешь ограничиться основными тезисами и достичь единства по ключевым вопросам?

— Именно так. Детали всегда можно добавлять и развивать постепенно. Если пытаться решить всё сразу, мы только запутаемся. Основные идеи нужно представить ясно и доступно. Остальное придёт со временем.

— Возможно, ты прав, — сказал он, затем уточнил: — Но как это сделать?

— Я предлагаю написать манифест.

— Что ты имеешь в виду? — заинтересованно спросил он.

— Манифест должен быть кратким трактатом. В нём мы сначала опишем наш взгляд на мир. Затем