Шрифт:
Закладка:
Я проклинаю себя за то, что оказалась такой дурой, убежала из дома без толстого конверта с наличными, недооценила гнев бывшего мужа. И вдруг осознаю, что опять превращаюсь в старую Элен. Я не должна винить себя за то, что Меррик мерзавец.
– Я имею право на эти деньги. Мне принадлежит ровно половина.
– Тебя не было несколько недель. Я пытался действовать цивилизованным путем, но ты не отвечаешь на звонки. Единственный способ достучаться до тебя – это прекратить финансирование каникул, с помощью которых ты решила мне отомстить.
– Я не намерена никому мстить.
Меррик бросает взгляд на Себастьена, который перешел с дороги на тротуар, и предлагает:
– Давай зайдем в дом и спокойно все обсудим.
– Думаю, на террасе удобнее, – говорю я. – Здесь так же холодно, как в твоем ледяном сердце.
Меррик делает вид, что не расслышал моих последних слов, и садится в скрипучее кресло-качалку. Видимо, он здесь давно ошивается; во всяком случае, счистить снег с кресла успел.
– Черт возьми… Я не хотел, ты сама не оставила мне выбора. Знаешь, как отражается на репутации бегство жены?
– Я не щенок, которого ты плохо привязал к столбу.
Он шумно выдыхает в стиле «зачем так драматизировать?».
– Ты отлично знаешь, что я имею в виду. Я окончил университет лучшим в потоке. (Ничего, что я была второй?) Я самый молодой руководитель бюро в истории Wall Street Journal. Я публичная фигура. Мне нужно, чтобы жена была рядом.
Я закатываю глаза. Жена нужна ему для фотосессий и статей о том, какой он классный. Для имиджа, а не сама по себе.
– Наверное, тебе стоило вспоминать об этом перед каждой изменой, – рассуждаю я.
– Я же говорил, Крисси просто поднимала сшиватель!
– Ты невозможен! – вскипаю я.
Странно, что мой гнев еще не растопил снег на крыше террасы, на дорожке перед входом и, черт возьми, во всей Рыбной Гавани.
А вот на перилах начинает слегка подтаивать.
– У меня все, Меррик.
– Нет, Элен. Я прилетел сюда первым же рейсом, как только открылся долбаный аэропорт, и приехал на дерьмовой консервной банке в эту богом забытую дыру, чтобы тебя забрать. И я не уеду, пока ты не соберешь чемоданы и не сядешь в машину!
Я кошу глазом на Себастьена, все еще держащегося на почтительном расстоянии. Я киваю, и он подходит ближе.
– Меррик, ты можешь командовать своими подчиненными и выдавать свой член за чупа-чупс, но я больше на тебя не работаю, и твое обаяние на меня не действует. Я не поддамся на манипуляции. Когда я говорю, что у меня все, это означает, что разговор окончен. Уходи.
– Не уйду, – заявляет Меррик, свирепо глядя на меня и глубже устраиваясь в кресле-качалке.
– Тебе помочь? – спрашивает Себастьен, одним махом перепрыгнув через четыре ступеньки.
Я скрещиваю руки на груди и смотрю на Меррика.
– Себастьен может свалить тебя вместе с этим креслом в кузов своего грузовичка и высадить на обочине в аэропорту, если хочешь. Правда, тебе грозит штраф, если не вернешь машину в прокат, а штрафы тут довольно высокие.
Меррик и Себастьен с минуту пристально смотрят друг на друга. Меррик хвастун, однако не дурак и знает, когда лучше уступить. Он встает с качалки и идет по дорожке, тем не менее сделав попытку оставить последнее слово за собой:
– Я старался восстановить мир, Элен, но если ты хочешь войны, будет тебе война. Я нанял лучшего адвоката по бракоразводным процессам в Беверли-Хиллз, и это только начало. Ты пожалеешь о том дне, когда встретила меня.
– Давно пожалела, – ворчу я.
– Твой билет на кресле. Возврату он не подлежит. Этот билет – твой последний шанс.
Меррик садится в авто и захлопывает дверцу. Прокатная машина заводится не сразу, и я на мгновение прихожу в ужас: нам придется везти его в аэропорт. Нет, завелась. Меррик съезжает с подъездной дорожки и мчится в направлении Рыбной Гавани, как автогонщик с обострившимся комплексом Наполеона.
– Ты в порядке? – тихо спрашивает Себастьен.
– Да. Нет.
Он раскрывает руки, и я, хотя раньше сопротивлялась, с благодарностью падаю в его объятия. Я не знаю, что буду делать в чужом городе без денег, кредитных карт и дома.
Я могу притвориться, что сейчас спокойно пойду на кухню, положу на тарелку остатки торта и обдумаю происшедшее.
На самом деле я теряю самообладание, как только переступаю порог.
– Какая сволочь! – кричу я, рывком открывая дверцу ни в чем не повинного Реджинальда.
– Мне очень жаль, Элен, – говорит Себастьен, отступая на несколько футов, чтобы не попасть под мой перекрестный огонь с половиной шоколадного торта в одной руке и ножом в другой.
– Как я могла так долго жить с этим засранцем? Как я не понимала, кто он?
– Ты не виновата, – утешает меня Себастьен, осторожно отбирая нож и торт. – Люди меняются. Меррик, вероятно, не был таким, когда вы познакомились.
– И все-таки! Как так можно?
Я плюхаюсь на табурет и запускаю руки в волосы. Потом начинаю ругаться, стуча кулаком по столешнице. Себастьен откладывает нож, находит вилку и двигает торт ко мне, не взяв себе ни кусочка. Он интуитивно понимает, что мне сейчас нужна вся половина шоколадного торта и место, где я могу выплеснуть свою ярость. А может, это не интуиция, а накопленные за столько лет знания. В любом случае, я ему благодарна.
Когда с тортом покончено – он частично съеден, частично раскрошен, – я успокаиваюсь настолько, чтобы рассуждать рационально.
– Надо позвонить в банк и узнать, что с моим счетом.
– Действуй. А я пока тут приберусь.
Себастьен начинает заметать следы моего издевательства над тортом.
Я иду в спальню и набираю номер Sunnyside Bank of Southern California. Несколько минут разбираюсь с меню, потом долго жду, и наконец меня соединяют со службой поддержки. Я быстро объясняю ситуацию.
– Сейчас проверим, – говорит Линнея, представитель банка.
Я слышу, как она цокает языком на другом конце провода. Это не придает уверенности в благоприятном исходе.
– Так, мисс Янсен. Как я вижу, совладелец вашего текущего счета, мистер Сауэр, его заблокировал.
– Да, знаю. Я хотела бы отменить
