Прогрессистка взглянула на него, протерев пальцем остаток слез.

Собиратель выдохнул:

— Отец ребенка Йован?

Надя поджала губы и кивнула, подтвердив его догадку.

На душе Матвея отчего-то сделалось паршиво.

Юдичев последовал совету Матвея и прожарил медвежатину почти до углей, а как только стемнело, стал срезать ломти приготовленного мяса и поочередно раздавать каждому.

От запаха мяса сводило челюсть. Вкусный аромат впивался в ноздри, и только лишь вдохнув его, казалось, можно было наесться.

Все спокойно получали свою порцию медвежатины до тех пор, пока очередь не дошла до Тихона.

— Куда это ты свои ручонки тянешь, шкет? — Нахмурился Юдичев, поглядывая на мальчишку, смотревшего на него голодными глазами. — Я это зверье хоть и не прикончил, но освежевал, тащил на своем горбу до сюда, еще и готовил весь вечер.

Тихон в растерянности отступил на шаг.

— Ты все из-за той крысы на меня злишься?

— Максим, — окликнул капитана Матвей, — пожалуйста…

Юдичев недовольно хмыкнул, но все же грубо пихнул ветку с наколотым на нее мясом парню.

— На вот, благодари собирателя. Будь моя воля, я тебе даже кости пососать не дал бы.

— Да все, кончай, не прав я был, ясно? — немедленно отрезал мальчишка довольно грубо. — Просто ненавижу, когда меня обзывают.

— Это ты так извиняешься что ли?

— Как могу.

Юдичев усмехнулся.

— Сразу видно, воспитание полуострова. — Он отмахнулся. — Ладно, черт с тобой, иди садись и жри, пока я не передумал.

Тихон, довольно быстро избавившись от мук совести, сел рядом с Ариной, уже пробующей мясо на вкус.

— Мой поподжаристее будет. — Лейгур протянул Наде свой кусок. — Так будет лучше для…

— Я знаю, — быстро сказала она и поменялась с ним порциями.

Следующие полчаса выжившие жадно впивались зубами в жесткое мясо, пачкая жиром рты и бороды. На странный и доселе никому не известный вкус никто не жаловался: когда буквально готов есть кору с дерева, мясо любого зверя покажется самым вкусным на свете.

— Всю жизнь питалась сплошной рыбой, да тюленьим мясом, — произнесла Маша, смачно чавкая. — Никогда не думала, что буду есть медведя.

— Более того, медведя, едва прикончившего нашего праведника, — отозвался Юдичев, указав обглоданной костью на Матвея. — Ну что, собиратель, как оно тебе — пожирать собственного обидчика?

Матвей лишь развел плечами. Собственно, к этому медведю он ничего не чувствовал: ни злобы, ни доброты. Всего лишь одно из немногих животных на захваченных землях.

— Праведник? — спросила Маша, с любопытством поглядывая на Матвея.

Собиратель отмахнулся от вопроса, сопроводив этот жест кривой ухмылкой.

Трапезу закончили глубоким вечером. Вкус дыма и мяса остался на губах Матвея, и он с удовольствием облизывал их, как бы довершая свой ужин.

Место Юдичева в приготовлении оставшегося мяса сменил Лейгур. Кусков окорока и грудины должно было хватить еще дня на три, а то и все шесть, если экономить.

Матвей уселся переваривать ужин на лавочку и, скрестив руки на животе, наблюдал за обстановкой. Вон Арина, как всегда отсела от всех подальше и чиркала карандашом в своем дневнике предложение за предложением. Любопытство разбирало, чего же она такого там такого пишет? Еще в том домике на краю озера когда Вадиму Георгиевичу окончательно поплохело он спросил у Арины про содержимое ее дневника, но та наотрез отказалась говорить ему.

Потом внимание Матвея зацепил Юдичев, присевший рядом со скучающим Тихоном, который при виде внезапного соседа отпрянул.

Ну вот, намечается очередная склока между этими двумя, подумал Матвей, но на деле все произошло совсем иначе. Юдичев поинтересовался у парня, при нем ли его игральные карты и предложил сыграть в Дурака.

— Я твоих этих покеров и блек-джеков не знаю, — ответил Максим на сморщившееся лицо мальчишки, когда тот услышал название предложенной игры. — Так что либо Дурака, либо сиди тут дальше в носу ковыряйся. Ну еще в Пьяницу можем, если знаешь такое.

Порешили всё-таки сыграть в Дурака. Тихон вытащил чехол с колодой из кармана, карты зажужжали в его ловких пальцах и они приступили к первой партии.

Матвей почувствовал умиротворение, наблюдая за жарящим мясо Лейгуром, пишущей в дневнике Арине и ворчащему от угодивших ему в руки плохих карт Юдичеву. На миг, всего лишь на крохотный миг все тяготы исчезли, и ему было хорошо. Но все это длилось до той поры, пока в поле его зрения не объявилась Надя. Женщина шла рядом с Машей, которая поглаживала ее на ходу по спине в знак утешения. Обе они продолжали лишь одним им известную беседу, начавшуюся сразу после окончания ужина, еще на улице.

Надя беременна — вихрем пронеслось в голове у Матвея. Эти два слова не давали ему покоя, давя на живот словно груда тяжелых камней, разом обрушившихся откуда-то сверху.

Собиратель размышлял:

Когда это произошло? Когда она и Йован успели?

И тут, вороша в памяти те дни, когда его лучший друг еще был жив, он вспомнил, как случайно застал эту парочку наедине там, в метро, спрятавшуюся ото всех в служебном помещении.

Точно, тогда это и произошло, заключил про себя Матвей.

От размышлений его прервал голос Юдичева:

— Эй, собиратель, чего ты там расселся? — Он кивнул в сторону карт. — Давай к нам, втроем-то веселее.

— В другой раз, — отмахнулся он и встал с лавочки.

— Куда ты? — Маша прервала беседу с Надей, обратив на него внимание.

— Схожу по нужде, я скоро.

На самом деле ему вдруг остро понадобилось побыть одному. Он и сам не понимал почему.

— Будь осторожнее, все же Тень…

— Да, я знаю.

Матвей вышел наружу, спустился с платформы и почувствовал как вечерняя прохлада ласково коснулась лица. Далекие звезды едва начали проявляться среди бесконечного, темно-синего полотна, а мягкий и яркий свет Луны касался снежных островков, превращая их в самые настоящие природные светильники.

Пройдя немного он заметил покрытый ржавчиной локомотив, стоявший на рельсах. Отчего-то ноги сами повели его в ту сторону и спустя несколько шагов тяжелое и поганое чувство стало сильнее, а та самая груда невидимых камней, упавшая на него при мысли о Нади, превратилась в настоящую лавину из булыжников.

Он подошел к железным ступеням, ведущим в кабину машиниста, коснулся железных поручней и стал подтягиваться пока вдруг сдавленное рыдание не стиснуло его горло. Так и не поднявшись до кабины он сел на ступень, махом