— Ты права, лучше это обсудить позже, — согласилась учёная, беспомощно потупив взгляд в пол. — К тому же… нужно ещё многое обдумать, прежде чем делать какие-то выводы.

Матвею не составило труда связать затронутую тему размножения мерзляков и Надину внезапную вспышку раздражения. До сих пор он, как и остальные, не осмелились начать разговор с ней о её беременности.

Арина рассказала им совсем немного, когда они подходили к станции. Узнала она о положении Нади совершенно случайно, на второй день после того, как они разделились на две группы.

«Я решила тоже набрать хвороста в тот вечер и пошла искать Надю, хотела помочь ей, — вспоминала Арина. — Когда зашла в лес, то услышала, как её в очередной раз тошнит, кажется, третий за последние два дня. И тут я отчего-то вдруг вспомнила нашу Мишель с „Востока“, которая в начале января родила двух малышей, помнишь? Так вот, ещё год назад я частенько заходила к ней в жилой модуль, она меня английскому учила. Сэм мне тогда отказал, всё говорил, будто родной язык уже и сам позабыл, заменив его русским, а вот Мишель, помимо родного французского, ещё и прекрасно говорила на английском. Да и разница в возрасте у нас была невелика, как с Сэмом, как-то полегче…»

Матвей ответил ей тогда:

«Вот оно как! А я все думал, откуда это ты вдруг на английском так заговорила еще тогда, при Дэне. Могла бы обратиться ко мне, я научил бы тебя говорить».

«Ну заговорила это громко сказано, я по-прежнему много каких слов не понимаю. Ну а к тебе не обратилась сам догадайся почему? Ты сразу начал бы задавать вопросы зачем мне английский, а потом заподозрил бы меня в желании уехать с 'Востока».

«Значит, ты все это начала планировать еще год назад?»

«Гораздо, гораздо раньше. Скорее после смерти папы. Но давай не об этом, мы сейчас вот-вот подойдем, а я так и не рассказала тебе всего. В общем, с Мишель мы позанимались недолго, месяца три-четыре, до тех пор пока она не забеременела. И я прекрасно запомнила, как сильно ее тошнило в наши последние занятия, перед тем, как она сообщила мне о ее положении и извинилась за то, что пока больше не сможет преподавать мне английский. Еще она была довольно раздражительной, бледной и быстро уставала…»

«Угу… выглядит знакомым».

«Да. Тогда-то я и сложила два плюс два… Подошла к Наде и напрямую спросила у нее беременна ли она. И она призналась».

— Арина рассказала нам, про ребенка… — произнес Матвей, посматривая в сторону Нади.

От услышанного лицо прогрессистки побледнело пуще прежнего, а черные глаза с ужасом и гневом сначала устремились на собирателя, а после на Арину.

— Я же… — Прогрессистка чуть ли не задыхалась. — Я же просила никому не говорить! Зачем ты это сделала⁈

— Ребенка? — Растерянный взгляд Маши метался от одного к другому. — Какого ребенка?

— Они все равно узнали бы совсем скоро, — уверенно ответила Арина, слегка выпятив подбородок. — Прости, но я не вижу смысла скрывать очевидного, Надь.

— Это не тебе решать, понятно? Никто из них не должен был… — голос ее сорвался, она села на скамейку и спрятала в руках лицо.

— Постой… — Маша подошла к Наде и протянула к ней руку. — Ты что, беременна⁈

Надя кивнула, падающие на землю слезы блеснули оранжевым огоньком костра.

— Боже… — лишь пробормотала Маша и села напротив нее на одно колено, осторожно положив руку на ее плечо. Она помедлила мгновение, видимо подбирая слова. — Когда ты узнала об этом?

Растрепанная челка волос закрыла глаза Нади, мешая разглядеть ее как следует.

— Еще на том заводе у Медвежьегорска, когда меня стошнило. А до той поры у меня была задержка почти в две недели.

— Почему ты все это время молчала?

— А что бы это поменяло, а? — Она хлопнула себя по животу. — Расскажи я вам, он что, внезапно исчез бы? — Слезы вновь наворачивались на ее глазах, но слезы эти были не столько из-за горя, сколько от гнева. — Мы и так на волоске, ходим по лезвию бритвы и лезвие это с каждым днем лишь острее. Вот и Домкрат умер, а с ним и тот крохотный шанс выбраться отсюда. Или вы все забыли, что он мог как-то починить один из электромобилей, который доставил бы нас обратно к кораблю? У нас и без того хватает проблем, и проблема внутри моего пуза наименее важная!

Все уставились на Надю, но от ее вида резало в глазах.

Внезапно Маша коснулась плеча Нади и крепко его сжала и поднесла ладонь к ее лицу.

— Знаешь, не будь ты беременна, я отвесила бы тебе такую больную пощечину, на которую только способна вот эта вот костлявая рука. Быть может, хоть это отрезвило бы тебя. — Голос ее звучал резко и властно. — Немедленно перестань истерить и терять надежду, ясно тебе?

— Надежду? Да какая к черту…

Вторая рука — та самая, которая должна была послужить оплеухой, — грубо опустилась на второе плечо Нади.

— Помолчи и слушай сюда. — Маша смотрела прямиком в глаза Нади, словно пытаясь ее загипнотизировать. — Хочешь ты этого или нет, но теперь ты — мать. И главная обязанность матери это думать о заботе своего ребенка, поняла? Этой истерикой ты делаешь хуже не только себе, но и ему. Он это чувствует так же, как и ты. Поэтому я прошу тебя… нет, я приказываю тебе взять себя в руки. — Маша ослабила хватку и на этот раз взяла руки Нади в свои. — Надя Соболева, которую я знаю, никогда не сдавалась и боролась до конца. Нам сейчас нужна Надя Соболева, а не сопливая истеричка, хорошо?

Надя сохраняла молчание.

— Хорошо? — тверже спросила Маша.

— Да, хорошо, — прозвучал в ответ едва различимый шепот.

Маша кивнула, поправила прилипшую ко лбу прядь черных волос и поцеловала ее в лоб.

— И в твоем пузе не проблема, а жизнь, Надя. — Она повернулась к остальным, кучкой собравшимся у костра. — Жизнь, которую каждый в этом отряде будет оберегать так же, как и собственную.

Никто не возразил. Даже единоличный Юдичев по привычке не пробормотал тихий протест, а всего лишь в очередной раз перевернул мясо.

— Надя, — обратился