— Ты у меня такой красивый, Матвей.

Пухлые щеки мальчика налились краской.

— Я не Матвей, мам, я Фродо.

Она улыбнулась и поцеловала его в лоб.

— Ну Фродо так Фродо. — Она поправила его курточку. — Все, сиди здесь, пойду принесу тебе воды и отправлюсь искать нашего Арагорна.

Она взяла термос и отправилась к двери.

— Мамочка…

— Да, сынуля?

— Только давай поскорее.

— Хорошо.

Матвей носом уткнулся в холодное окно и заметил, как от его дыхания на стекле появляется странная белая пленка. Он коснулся ее и с удивлением обнаружил, что на ней можно рисовать! Палец его вырисовывал человечка с мечом и в появившихся линиях он заметил, как мама подошла к колодцу, взяла ведро и осмотрелась по сторонам. Потом она нагнулась у самого края колодца и стала опускать ведро.

В этот самый миг Матвей заметил, как нечто черное и большое появилось из чащи и стало подкрадываться к ней сзади, некое существо, своей формой походившее на большущего паука.

Теперь уже взрослый Матвей закричал…

Воздух разрезал свист и медведь внезапно шарахнулся, почти вонзив клыки Матвею в глотку. Собиратель вышел из ступора и быстро попятился назад, а когда оказался в полуметре от ревущего зверя, то заметил в его лопатке пластиковое оперение красного цвета.

Не прошло и несколько секунд, как новая стрела вылетела из лесной гущи и проткнула толстую шкуру животного в области шеи.

Ранение оказалось смертельным.

Медведь с грохотом рухнул у подножия дерева, на который пытался взобраться собиратель, но все еще продолжал громко дышать. Именно в этот миг появился Лейгур с луком наперевес, в его руке сверкнуло лезвие топорика. Не торопясь, он без единого слова подошел к цепляющемуся за ниточку жизни зверю и всадил лезвие топора между двух маленьких черных глаз. Массивные лапы свело судорогой, туша дрогнула, и могучий медведь окончательно издох.

Облегченное дыхание вырвалось из груди Матвея.

— Вот и поохотились, — произнес Лейгур, выдирая окровавленную стрелу.

Юдичев все никак не мог не нарадоваться:

— Ты только посмотри, а? Нет, ну ты только посмотри! Здесь мяска-то хватит до самой Антарктиды!

Он присел на корточки и провел ладонью по сырой, грубой шерсти на брюхе зверя, а затем, наметив место в нижней части массивной шеи, резко вонзил туда лезвие.

— Вовремя же ты очнулся, исландец. — Теперь его рука дергала нож, пытаясь разрезать плотную шкуру в области паха. — Но было бы еще лучше, очнись ты, например, вчера часиков эдак в десять утра. Нести тебя, признаться, то еще испытание. Спина до сих пор ноет!

Лейгур сидел рядом с Матвеем на стволе упавшего дерева, и осторожно вдавливал пучки мха в глубокие и обжигающие порезы на плече собирателя, оставленные медвежьими когтями.

Неожиданно исландец произнес усталым голосом:

— Двенадцать.

— Что двенадцать? — отозвался Юдичев.

— Столько раз ты пихнул меня в ребра, ноги и живот, пока тащил.

Чавкающий звук, разрезающий свежую плоть, затих. Юдичев уставился на Лейгура непонимающим взглядом.

— Двенадцать? Откуда такая… — Он осекся. — Постой-ка, хочешь сказать, ты был все это время в себе, пока мы тебя на своих горбах тащили весь вчерашний день⁈

Исландец ответил:

— Нет. — Он надавил на рану чуть сильнее, заставив Матвея сжать зубы от боли.

— Тогда откуда…?

— Боги нашептали, — отрезал Лейгур и закончил со мхом. Теперь его рука потянулась к заготовленному куску ткани для перевязки, прежде бывший куском свитера. Последний бинт, который использовал Матвей, все еще украшал голову исландца.

— Ага, конечно. — Нож снова осторожно вошел в медвежью плоть. — Боги… как же.

— При прочих других обстоятельствах я бы тебя прикончил прямо сейчас, — продолжал Лейгур, накладывая повязку, — но, так и быть, возьму в расчет боль в твоей спине.

Юдичев на мгновение вновь перестал разделывать тушу и ненадолго задержал наполненный ядом взглядом на потенциальном обидчике, после чего, ворча что-то про «неблагодарного сукина сына», вернулся к работе.

— Боги, значит? — с недоверием шепнул Матвей. — Ты постоянно упоминаешь каких-то там богов. Что-то вроде языческих? В которых верили раньше, еще до прихода христианства?

— Нет, не языческие, другие, — ответил он. — Мои боги куда древнее известных нам языческих, они шептали этому миру, когда он еще выглядел совсем иначе, как и населяющие его народы.

— И что они шептали? — уточнил собиратель, не скрывая недоверия.

Что-то холодное шевельнулось в глазах исландца.

— Тоже, что шепчут сейчас. — Голубые глаза обратились к Матвею. В них словно загорелся странный и мягкий огонек. — Предупреждения о конце всего живого и его перерождении.

Теперь спасший его каки-то полчаса назад человек показался Матвею безумцем и он подумал про себя, что это наверняка не в первый и не последний раз.

— Ясно…

Собиратель решил на этом остановиться. Весь этот мистицизм и «боги», так часто упоминаемые Лейгуром, единственное, чего он не мог принять и осознать.

Он спешно переменил тему:

— Ты и правда убил бы его? — Матвей слегка кивнул в сторону Юдичева.

— Нет, конечно. Я никого не убиваю без веских на то причин, если ты не заметил. Ну а его пинки… — Он выглянул из-за плеча Матвея, бросив мимолетный взгляд на Юдичева. — Может, дам ему как-нибудь разок в морду, и на этом сочтемся.

Собиратель ухмыльнулся. Любопытное было бы зрелище.

Лейгур закончил перевязку плеча и завязал разорванные концы повязки.

— Вот и все.

Матвей осмотрел наложенную повязку, все выглядело отлично, только вот щиплющая боль под ней изрядно доставала, но в сравнении с другими пережитыми трудностями ощущалась как сущий пустяк.

— Спасибо, — поблагодарил его Матвей и добавил: — и не только за повязку.

Лейгур понимающе кивнул.

— Эй, вы закончили там? Как на счет пожрать? — Голой рукой Юдичев поднял над головой жирный кусок мяса. — Не знаю как вы, а я готов проглотить его хоть в сыром виде. Сил нет больше терпеть.

Ему ответил Матвей:

— Это не самая лучшая затея. Мы, собиратели, стараемся избегать употребления медведя в пищу.

После услышанного Юдичев выглядел как громом пораженный.

— Это еще почему? — выдавил он.

Матвей вспомнил уроки отца и постарался максимально просто донести его до Максима:

— В его мясе слишком много паразитов. Медведь спокойно жрет падаль, а все, что попадает ему в пасть, в итоге оказывается в куске, который ты держишь.