Шрифт:
Закладка:
— Пятьдесят? Точно пятьдесят.
Юдичев лукаво ухмыльнулся и покачал головой.
— Да быть этого не может. Неужели больше пятидесяти?
— Больше.
Матвей взглянул на Лейгура, которому как раз было пятьдесят. И выглядел исландец как раз на свой возраст: зачатки седины в рыжине густой бороды, прорези морщин у глаз, и кустистые брови, похожие на жирных гусениц.
— Пятьдесят семь мне, — ответил Юдичев, закручивая крышку фляги.
Матвей обомлел.
— Врешь.
— Делать мне больше нечего, как врать по такому пустяку. Будь у меня паспорт, с радостью показал бы тебе дату рождения, где черно по белому написано: двадцатое января две тысячи тридцать шестого года, — он с досадой хлопнул себя по коленям, — да только вот документик этот теперь покоится где-то на дне Атлантического океана.
— Ты… — Матвей облизал обветренные губы. — Не выглядишь на пятьдесят семь.
— Знаю. Видать, гены хорошие, ага. А если уж говорить без обиняков, так есть у меня секретец.
— Вот как?
— Ага, слушай внимательно. — Он наклонился вперед. — Я предпочитаю не лезть в неприятности.
— Это я уже заметил, — вставил Матвей.
— Ага. С вашей этой экспедицией, будь она трижды неладна, я точно постарею лет на десять. Вон уже седина на затылке полезла.
— Получается, — задумчиво произнес Матвей, не обращая внимание на вновь зарождающиеся причитания, — ты застал Вторжение. Сколько тебе там было, получается…
— Двадцать четыре, — с неохотой в голосе ответил Юдичев.
— И?
— Что «и»?
— Чем ты занимался до прибытия мерзляков?
— А ты что, мою биографию писать собрался?
— Да нет, просто… любопытно.
— Праведник, да еще и любопытный. Любопытной Варваре на базаре нос оторвали — слыхал такую нашенскую старую поговорку? Вот и все.
— Просто хотел поддержать разговор. — Матвей приподнял повязку на голове Лейгура и проверил рану, кровь уже не шла.
— А я не хочу тратить силы на пустой трёп, учитывая, что нам еще волочить эту тушу хер знает сколько.
«Да ты только и делаешь, что на протяжении всего пути треплешься сам с собой, подумал было сказать Матвей, да не стал. Не к чему лишний раз выводить и без того закипающего от раздражения капитана».
— Ладно, отдых окончен, — произнес Матвей, и почувствовал себя самую малость неудобно, зная теперь, что вынужден идти плечом к плечу с человек почти в два раза его старше.
— Да он этот отдых даже и не начинался толком… — плюнул Юдичев и грубо подхватил исландца за руку.
Узкая проселочная дорога все-таки вывела их на широкую трассу, и собиратель облегченно вздохнул.
— Рано расслабляться, — отозвался Юдичев, глядя в сторону белой полосы дороги, ведущую сначала в низину полого холма, а затем на довольно крутой подъем. — Может, это и вовсе не та дорога.
— Может, — согласился Матвей и в черт знает какой раз за день усадил до сих пор не пришедшего в себя Лейгура на заснеженную землю, прислонив его к стволу сосны.
Мягкий розовый свет заходящего солнца пробрался сквозь темно-голубую синеву неба, окрасив облака в нежные оттенки. А далекий, яркий до рези в глазах свет, виднеющийся на горизонте, освещал им путь по заснеженной дороге, постепенно угасая и теряя свою силу.
Вскоре тишину засыпающей тайги нарушил металлический звон, и у Матвея от сердца отлегло. Там, немного впереди, на небольшом пятачке для парковки стояло в ряд три столбика зарядных станций, и на самом ближнем из них висела консервная банка, болтающаяся под завыванием вечернего ветра.
— Слава Богу… — прошептал Матвей и всмотрелся в дальний конец дороги, в надежде заметить там Арину вместе с остальными.
— Нет там никого, — произнес Юдичев, сделавший тоже самое. — Но далеко, думаю, они не ушли.
— Я тоже так думаю.
Собиратель подошел к подвешенной на шнурок жестянке и заметил внутри нее клочок бумаги из дневника Арины.
— Это записка там?
Матвей не ответил и быстро развернул послание. Карандашом там было написано следующее:
'Матвей, надеюсь, ты цел и невредим. Этим вечером Домкрат ушел в лес искать дрова и не вернулся. Он пропал, мы не знаем, что делать. Если ты читаешь это, прошу тебя — будь осторожен! Мы слышали в лесу странные звуки, там явно что-то есть.
Береги себя.
Арина'.
Матвей перечитал записку несколько раз в желании полностью убедиться, что ничего не ускользнуло от его внимания.
— Дай-ка, — протянул ладонь Юдичев.
Собиратель передал ему послание.
— Этим вечером, — прочитал Максим, — то бишь для нас оно было вчерашним, когда нас угораздило оказаться в этой турбазе.
— Да, — подтвердил Матвей. — Получается, мы отстаем от них почти ровно на сутки.
— Немудрено, мы прошли сегодня километров двадцать если не меньше с нашим-то грузом… — нелестно отозвался Юдичев об исландце, осторожно уложенным на дороге.
— Ты кажется забыл про статор. С ним за спиной они тоже вряд ли далеко ушли отсюда, не говоря уже о Наде, которая явно их замедляет. — Собиратель взял из рук Юдичева записку, бережно свернул ее и положил в карман. — Надо их нагнать как можно скорее и предупредить о Тени.
— Надо, только вот я уже рук не чувствую. — Снова презрительный взгляд в сторону исландца. — Да и идти ночью… Вряд ли из этого выйдет что-то путное. Вот что, Беляев, — он обернулся в его сторону, — им тоже нужно спать, далеко они не уйдут. Предлагаю пройти еще немного, а потом остановимся, всхрапнем часика четыре и дальше пойдем.
— Так и сделаем, — дал добро Матвей, — я, признаться, тоже уже ни ног ни рук не чувствую.
— Да этот боров мой должник теперь до конца его или моих дней. — Юдичев слегка пнул исландца в ногу, а потом обратился к Матвею: — И только скажи еще хоть раз, что я не помогаю вашей компашке. Особенно бабенке своей, способной только упрекать.
— Она не моя бабенка, — возразил Матвей, ядовито подчеркнув последнее слово, взбесившее его. Он с упреком посмотрел на Юдичева.
— Как скажешь, собиратель. — Руки Юдичева поднялись в жесте «сдаюсь». — Не твоя, так не твоя.
Матвей предпочел забыть последнее сказанное язвительным языком Максима и, посмотрев
