– Ладно. Тогда расскажи, о чем думаешь на самом деле, – попросила она.

По ее голосу я безошибочно понял, что мои подозрения верны, однако сделал вид, будто ни о чем не догадывался. Отчасти для того, чтобы удостовериться, а отчасти – чтобы выглядеть лучше в ее глазах.

– Да, он это делал, – призналась Л. Ю. – С тех пор, как мне стукнуло девять. – Последовала долгая пауза, во время которой она отвела от себя мою руку. – Он и теперь продолжает.

Она бросила на меня горький, злой взгляд из-за плеча. Затем повернулась на спину, подняла колени к груди и развела бедра в стороны, выставляя напоказ свою промежность, все еще влажную и блестящую после нашей любовной вспышки десятью минутами ранее.

– Ну что, не расхотел меня трахать? – спросила она с вызовом и в то же время обреченно.

Я посмотрел на разверстую передо мной рану, затем – в глаза Л. Ю.

– Будь тут, – сказал я, встал и отправился в кладовую.

Когда я вернулся с бельевой веревкой, Л. Ю. лежала в прежней позе. Я спросил, доверяет ли она мне. Немного подумав, она ответила «да». Тогда я попросил ее снова лечь на живот. Она послушалась. Я завел ей руки за спину и связал запястья. Слышно было, как она плачет, пусть и старается всхлипывать тише. Я притащил старинный тяжелый стул и привязал Л. Ю. за щиколотки к двум передним ножкам, после чего поставил еще один стул напротив, аккуратно приподнял ее за плечи и уложил грудью на сиденье.

Я сказал, что, конечно, по-прежнему хочу ее трахать, и исполнил задуманное – но не жестко и яростно, а, наоборот, очень медленно и бережно. Кончив, я развязал ее, обнял и прошептал, что больше она не должна подпускать отца к себе. Впрочем, зря я это сказал: Л. Ю. впала в ярость, как уже бывало раньше. Она начала мутузить меня кулаками и кусать, крича, что не может ему помешать.

После этого мы время от времени друг друга связывали. Впрочем, мне не нравилось лежать без движения, так что мы прекратили.

Мне хотелось думать, что она дала отцу отпор, однако он продолжал это делать, и я безошибочно угадывал, когда именно, по синякам или заново вскрывшимся порезам на ее теле.

Чтобы быть с вами абсолютно честным, вынужден уточнить: на мой взгляд, в современном мире люди поднимают вокруг инцеста слишком много шума. Уверен, кровосмешение происходило всегда. Я возненавидел мистера Ю. – отца Л. Ю. – не столько за то, что он насиловал ее с девяти лет, забрал ее девственность, внушил ей недоверие к окружающим и видел в ней скорее секс-игрушку, чем личность и дочь, сколько за то, что он ее избивал и был причиной того, что она наносила увечья себе. В моем представлении он совершил нечто в буквальном смысле непростительное, даже если сама Л. Ю. смогла бы его простить.

Ситуация с мистером Ю. немного вышла из-под контроля. Я перегнул палку. Потерял берега. Не то чтобы я позволил чужой истории стать личной: она и была для меня личной.

Я проник к ним в дом, когда Л. Ю. на неделю уехала в лагерь «Юных лесничих». Тайком выбравшись от своих, сел на велосипед и темными переулками доехал до места, где жила Л. Ю. Ключ, как я выяснил раньше, лежал под одним из цветочных горшков. Я еще не бывал у нее дома, но планировку в общих чертах представлял. Я знал, что этим вечером мистер Ю. придет с еженедельной попойки и сразу отправится на боковую.

В спальне еще горел свет. Мистер Ю., полураздетый, лежал на кровати лицом вниз. Высокий мужчина с лишним жирком в области груди и живота, он не был таким мускулистым, как мой старик. Я же с годами стал довольно сильным.

Я взял пару ненужных носков, засыпал в них монет из копилки – получилось нечто вроде оружия. Этой штукой я и саданул мистера Ю. по макушке, а затем еще раз, когда он, рыча, попробовал подняться. С булькающим хрипом он рухнул обратно и задышал, прерывисто всхрапывая.

Я заклеил ему рот плотным скотчем, дважды обмотав концы вокруг головы, затем связал его и за ноги потащил вниз по лестнице – так, чтобы затылок ублюдка пересчитал все ступеньки. В подвале я привязал мистера Ю. к котлу центрального отопления.

Проверив надежность веревок и кляпа, я вновь пошел наверх и перевернул там все, чтобы создать видимость ограбления, которое вышло из-под контроля.

На мне были перчатки из магазина подержанных товаров и шерстяная балаклава, неотличимая от обычной шапки, если не натягивать ее на лицо. На ноги я напялил пару старых кроссовок, несколько месяцев назад найденных в лесу. Кто-то закинул их на дерево, связав за шнурки. Кроссовки были мне велики, поэтому внутрь я запихал по носку. В рюкзаке я принес еще одну пару обуви громадного размера – отцовские ботинки, которые тот думал, что выкинул. Переобувшись в ботинки, я немного побродил в них по дому: выдвигал ящики и вышвыривал оттуда вещи, закатывал ковры, вскрывал монтировкой паркет. С комнатой, по всем признакам принадлежавшей Л. Ю., я поступил так же – просто не мог иначе. И странное дело: даже это мне понравилось.

Когда послышались сдавленные стоны, я вернулся в подвал к мистеру Ю.

Я бы охотно сотворил с ним что-нибудь вроде того, что он делал с дочерью, однако улик оставлять не хотелось, поэтому я ограничился кипящей водой, старой паяльной лампой и молотком. Прежде чем браться за молоток, я накрывал ступни или кисти рук мистера Ю. полотенцем, чтобы кровь не брызгала на меня, пусть ее и было немного. Думаю, больше всего вытекло в тот момент, когда я опробовал на его коленях терку для сыра. Несмотря на скотч, мистер Ю. орал так, что мне пришлось надеть ему на голову мешок, а сверху еще и пакет для мусора, лишь бы гад умолк.

Думаю, он задохнулся, потому что я завязал пакет слишком плотно.

Я вообще-то не собирался его убивать – во всяком случае, поначалу, пока не вошел во вкус, – однако чем дольше я его обрабатывал, тем сильнее он терял для меня человеческий облик, превращаясь скорее в объект, который специфически реагирует на конкретные стимулы; механизм, производящий определенные звуки, сокращения мышц, вздутия и пятна на коже в зависимости от того, как я на него воздействую.

Еще я, наверное, начал опасаться, что нанес мистеру Ю. слишком много повреждений, и теперь правильнее будет его убить. Нет, мне вовсе не хотелось проявлять милосердие, избавляя его от мук, – как