– Бла-бла-бла-бла-бла! – или похожим потоком непонятных звуков.

Еще немного – и я поверю, что он правда меня понимает. Не нравится мне все это…

В палате становится жарко. Я решаю ничего больше не говорить, однако мой собеседник выдает очередную тираду, причем сопровождает ее жестами и так неистово плюется, что не ответить просто невозможно. Во время моих реплик он хотя бы затыкается, и я не рискую попасть под фонтан.

– Летреп стимпит краж о эментеузис фла джан песертефаль крин тре халулавала!

Толстяк опять кивает, бормочет что-то невнятное, а затем поднимает руку, раскрыв ладонь в мою сторону, с кряхтением встает со стула и удаляется в коридор. Надеюсь, сегодня он больше меня не потревожит. Лучше бы вообще не возвращался, однако этот взмах ладонью наводит на опасение, что надолго он меня не оставит. Как только он уходит, я обдуваю лицо и несколько раз взмахиваю одеялом, чтобы охладиться.

Пару минут спустя лысый толстяк возвращается, втолкнув ко мне в палату другого пациента – тощего парня с отвисшей челюстью. Я его узнаю, хотя беседовать нам не доводилось. Если честно, мне казалось, что он вообще не разговаривает. Его изможденное костистое лицо выглядит куда старше тела. У него жидкие черные волосы, отсутствующий взгляд и клочковатая бороденка, которая, похоже, никогда не отрастает длиннее. Он ни намеком не дает понять, что узнал меня.

Толстяк толкает парня в спину, усаживая его на стул, где прежде сидел сам, после чего разражается потоком слов. По-моему, в его речи проскальзывает «говори» и «слушай», но он тараторит слишком быстро, так что утверждать не берусь. Молодой человек поднимает на меня взгляд и тихо произносит нечто неразборчивое. Товарищ у него за спиной вопросительно вскидывает бровь. Я в ответ подношу ладони к ушам – мол, не расслышал. Толстяк закатывает глаза. Он нетерпеливо вращает одной рукой в воздухе, словно поторапливая меня, а другой хлопает парня по плечу.

– Скиб эртелис байан грем шетлентибаб, – обращаюсь я к молодому человеку. – Болзатен глил ак этерарта фисрилайн халп.

Мне становится еще жарче, и я боюсь, что покраснею. Над бровями собираются капельки пота. Это полный абсурд, но в глазах обоих мужчин читается интерес, и я понимаю, что проще продолжить беседу, даже такую нелепую, нежели молча ждать их реплик, сдерживая смех.

– Данатре скехеллис, ро влех граампт на зире; скот ре генебеллис ро бинитшайр, наско воросс амптфенир ан хар. – Больше я не могу выдавить ни звука; горло пересохло, да и запас бессмыслицы иссяк.

Молодой человек, прищурившись, кивает, как будто по-прежнему видит в чепухе смысл. Затем переводит взгляд на лысого и что-то ему шепчет. Тот кивает с выражением лица «видал, а?». Парень наклоняется ко мне и медленно проговаривает:

– Полди полдипол, пол пол, полдиполпол полди полди, – после чего с довольным видом откидывается на спинку стула.

Ну конечно! Они просто надо мной потешаются.

Натянуто улыбнувшись, я смотрю ему в глаза и отвечаю:

– Полди полди полоди плополпополпопилплуп.

Я жду, что парень снова усмехнется или даже захохочет, но нет. Отпрянув, как от удара, он меняется в лице и строит крайне оскорбленную мину. Какое-то время он сверлит меня взглядом, после чего вскакивает и раздраженно сбрасывает с плеча ладонь толстяка, который, похоже, пытается его успокоить. Толстяк начинает что-то лопотать примирительным тоном, однако парень крикливо его перебивает – видно, осыпает ругательствами. В этом потоке бреда я различаю единственное слово – «полди». Затем молодой человек разворачивается, плюет на пол и с гордо поднятой головой уходит.

Толстяк тащится за ним до двери, что-то удрученно бубнит вдогонку, а потом, глубоко вздохнув, глядит на меня с обиженным, разочарованным видом. Почесав лысину пухлыми пальцами, он издает еще один горестный вздох и произносит нечто похожее на вопрос. Я больше не намерен говорить ни слова, поэтому мрачно на него гляжу.

Толстяк сильнее встряхивает головой и повторяет вопрос. Я буравлю его еще более суровым взглядом. Он вновь чешет репу и опускает глаза – не иначе как рассматривает плевок на полу. Вряд ли этот увалень достаточно воспитан, чтобы убрать за товарищем. Скорее всего, придется ждать санитара или уборщиков. Я и сам могу вытереть пол, однако этот грубый выпад так меня взбеленил, что я не намерен утруждаться из принципа.

Толстяк отводит взгляд и что-то бормочет, словно обращаясь к себе самому. В его голосе звучит тревога. Наконец он театрально вздыхает, еще раз дергает головой и удаляется в коридор, опустив плечи и не переставая бубнить.

На этот раз он не возвращается. Испытывая громадное облегчение, я беру с тумбочки хлипкий пластиковый стаканчик, и только отпив водянистого сока, замечаю, как трясутся руки.

Транзитор

– Это вы убили лорда Хармайла?

– Да.

– Почему?

– Приказали.

– Кто?

– Мадам д’Ортолан.

– Ложь. Лорд Хармайл в вашем списке не значился.

– Правда? Должно быть, я не разобрал.

– Попрошу вас не ерничать.

– Ну раз просите… Ладно.

– Итак, получали ли вы приказ…

– А вы видели список?

– Что?

– Вы сами-то видели этот список?

– Это к делу не относится. Получали ли вы приказ убить кого-либо еще?

– Да.

– Кого?

– Доктора Шеола Плайта, мисс Пам Йесусдоттир, мистера Брэшли Кряйка, графа Хайцлофта-Байдекерна, команданте Одиль Обликк и миссис Малверхилл.

Тишина. Такое впечатление, что мои слова не только записали на диктофон, но и занесли в протокол. Глаза по-прежнему слепил яркий свет, а дознаватель скрывался у меня за спиной.

– По нашим сведениям, вам приказали лишь подвергнуть указанных людей принудительной транзиции. За исключением лорда Хармайла, которого, как мы знаем, в вашем списке не было.

– Мне поступило устное распоряжение от мадам д’Ортолан. Она велела не перенести, а убить людей из списка. Причем как можно быстрее.

– Устное распоряжение?

– Да.

– По поводу такой важной задачи?

– Да.

– С последующим письменным подтверждением?

– Нет. Я уточнял этот момент. Никаких подтверждений не планировалось.

– Я правильно понимаю, что случай беспрецендентный?

– Да.

– Ясно.

– Могу я кое-что спросить?

Снова пауза.

– Спрашивайте.

– Кто вы? – В здешней версии английского языка «вы» как вежливое обращение к одному человеку и «вы» в отношении нескольких собеседников обозначались по-разному; я выбрал множественное число.

– Сотрудники «Надзора», – произнес спокойный мужской голос. – Неужели не догадались?

– Перед кем вы отчитываетесь?

– Вы получили указания обычным способом? – вместо ответа спросил дознаватель.

– Да. Через одноразовый микросчитыватель.

– Вы пытались обсудить приказ?

– Да. Я уже говорил.

– Тем не менее вы согласились его выполнить? Полностью? Включая сомнительное устное указание убить несколько лиц, которых, согласно письменному приказу, следовало всего лишь переместить ради их собственной безопасности?

– Да.

– Вам прежде приказывали убить столько людей?

– Нет.