сна, задавали задачки, которые невозможно решить, при этом проигрывая до боли громкие звуки. Нам казалось, что мы всего лишь приучаем подопытных к дисциплине, слегка наказывая их между делом, им же на пользу. Мы считали, будто поступаем так ради науки, прогресса и общего блага, хотя методы нам вовсе не нравились. Мол, на деле мы страдаем не меньше испытуемых, потому что яснее понимаем, что происходит. Подопытные смотрелись дикарями по сравнению с нами – образованными, культурными, чуткими, абсолютно нормальными людьми. Как не раз повторяла мадам д’Ортолан, «только лучшим из нас можно поручить самое худшее».

Однажды у меня на глазах провели настоящий сеанс пыток: мужчину привязали к кровати, накачали психотропными препаратами и агрессивными химическими веществами. Когда я высказала Теодоре свои сомнения, она поведала мне о нависшей над нами опасности. Она убеждает саму себя, что «Надзору» и всем мирам, куда мы имеем доступ, угрожает внешний враг – некая дьявольская сила, извечно атакующая наши границы, где бы они ни проходили. И что нам якобы пора переходить в наступление. Я пыталась выведать подробности, давила на нее, насколько позволяло мое положение, однако так и не выяснила, идет ли речь о некоем анти-«Надзоре» – теневой организации, тоже объединяющей множество миров, о пришельцах из космоса или о сверхъестественных созданиях из невиданных доселе измерений. Для Теодоры имеет значение лишь то, что этот враг угрожает самому существованию «Надзора». Поэтому любая наша жертва оправданна, любые методы – приемлемы. Наш непреложный долг, наш священный обет заключается в том, чтобы исследовать все, что поможет нам одержать победу в трудные времена, безо всякой оглядки на мелкие, неуместные уколы совести. Мы, мол, не вправе потакать своим слабостям. Нужно проявлять мужество.

Мы беседовали долго – час или около того. За это время я успокоилась, немного расслабилась и почувствовала, что моя тревога уходит. Она протянула мне платок, и я вытерла слезы, затем несколько раз глубоко вздохнула, горячо поддержала все, о чем она говорила, и даже обняла ее, когда сочла это уместным. Я поблагодарила Теодору за то, что она меня выслушала, и приняла ее предложение на остаток дня взять отгул. Выйдя из лаборатории, я почувствовала облегчение: наконец мне стало ясно, что мадам д’Ортолан сошла с ума и весь этот кошмар – по крайней мере, мое в нем участие – нужно прекратить. Чтобы сохранить здравый рассудок и душевный покой, я должна была покинуть остров, хотя Теодора, думалось мне, скорее посадила бы меня под замок или убила, нежели отпустила, догадавшись о моих сомнениях. Впрочем, я все равно решила попробовать. В любом случае, все закончилось бы. Так или иначе. Я не подозревала, что она охотно превратила бы меня из испытателя в испытуемую. Если бы она меня поймала, я попала бы в палату с мягкими стенами или на койку с ремнями. Позже я узнала, что несколько несогласных закончили именно так.

Крупье убрал наши фишки. Моя спутница поставила новую на прежний квадрат, ее ладонь чуть не столкнулась с лопаткой крупье.

– Может, объединим усилия и поставим все, что есть? – немного подумав, предложила миссис М.

– У тебя больше фишек, – заметил я. – Ты рискуешь сильнее.

– Ну и пусть.

– Что ж, ладно. – Я придвинул свою скромную горку фишек к ее большой.

Миссис М. сложила все, что у нас имелось, на квадрат, который упорно выбирала до этого.

– Теодора просчиталась, – продолжила она. – Я завела кое-какие связи. Подружилась с несколькими следопытами и фармацевтами – изготовителями септуса. Некоторые стали моими любовниками. Одни делились опасениями, другие искали собеседницу, третьи просто хотели секса. Покинув научную станцию, – внезапно и без предупреждения, несмотря на то что Теодора поручила стеречь меня целой команде наблюдателей и следопытов, вызванных на остров сразу после нашей беседы, – я не оставила ни следа, ни привычного облачка дыма. С собой я унесла пластиковый бочонок размером с мою голову, в который поместила запас неотслеживаемого септуса в форме таблеток. Мне его хватит до старости – если, конечно, Теодора не убьет меня раньше. Я могу даже делиться с другими. – Она лукаво взглянула на меня. – Эдакая разбойничья королева со свитой. Точнее, с бандой отщепенцев. Присоединишься?

Я откинулся на спинку стула и, глубоко вздохнув, провел ладонью по лысой макушке.

– Что от меня требуется?

– Пока ничего конкретного. Просто помни мои слова. Держи ухо востро, все подмечай, а когда придется прыгать – прыгай в верном направлении.

– Всего-то? Могла бы прислать записку.

– Ты запомнишь эту ночь, Тэм, – сказала она с холодной улыбкой. – Я многим рискнула, чтобы вот так с тобой увидеться. Эта… эскапада доказывает, насколько серьезны мои намерения и ситуация в целом.

– И все-таки, почему я?

– Ты – золотой мальчик Теодоры, так ведь?

– Разве?

– Тебе уже приходилось ее трахать?

– Нет.

– Поразительно. Должно быть, ты и правда ей нравишься.

– Почему же ты решила, что я пойду против нее?

– Потому что она – злобная старая грымза, а ты, надеюсь, не такой.

– А если ты ошибаешься?

– Ты тоже злобный старый хрыч?

– Я имею в виду, насчет нее. Ну а вдруг и насчет меня?

– Тогда мы пропали. Потому что в ее отношении я точно права.

Кто-то похлопал меня по плечу.

– М-м? – обернувшись к игорному столу, я увидел, как в нашу сторону ползет, постукивая, внушительная гора фишек, словно пестрый пластиковый прибой.

– Так всегда и бывает, – шепнула миссис М. и вдруг уселась ко мне на колени, тесно прижавшись к моему животу и обвив меня руками и ногами. В разгар глубокого поцелуя мы переместились обратно в мою сумрачную спальню, где она соскользнула с меня, а я выскользнул из нее.

Миссис Малверхилл приложила палец к моим губам, а затем встала, оделась и ушла.

На прикроватной тумбочке она оставила две крошечные таблетки, очень похожие на обычный септус. Только по центру у них вместо синих точек виднелись едва различимые красные.

Философ

Я встретил Л. Ю. возле клиники. Ее инициалы – Л. Ю. – хорошо отражают то, кем она для меня стала. Мы учились в одной школе, она – на класс младше. Несколько раз я видел ее на улице, на автобусных остановках, в библиотеке. Высокая худая девчонка с густыми каштановыми волосами, она всегда ходила ссутулившись и опустив голову, будто стеснялась своего роста или пыталась что-то разглядеть под ногами. Она носила брекеты и очки в простенькой оправе, а одевалась в длинные темные платья и закрытые кофты, даже если на улице стояла жара. Частенько я замечал на ней что-то вроде бесформенной шапки, натянутой на самые уши. На ее