Шрифт:
Закладка:
И наставлял Александра, и говорил: Первым делом сделай так, чтобы думали люди, что никто не будет тебе мил, кроме того, кто тебе истинно споспешествует; а те, кто мыслит дурно и кто творит зло в твоей земле, те понесут от тебя весьма суровое наказание. И с этим устоит твое правление, и будут тебя считать мудрым[500].
В то же время приведенная цитата демонстрирует еще один, более широкий аспект мудрости – это качество, которое приписывают правителю другие люди (см. «чтобы думали люди»), указывая на внешнее воздействие правителя, нуждающегося в партнере – публике – и группе реципиентов.
Круг реципиентов
Исходной точкой для анализа круга реципиентов служит следующий описанный этап передачи персидского «слоя» «Калилы и Димны», описанный в арабской версии Ибн аль-Мукаффы, а именно описание поисков Берзебея и его возвращения в Персию с текстами (escripturas), которые он перевел на пехлеви: «и испросил их [этих королей Индии] позволение, чтобы пойти на поиски того, за чем он пришел. И они даровали ему позволение и помощь»[501]. Поиски завершаются успешно, и повествование продолжается:
И тогда вернулся он к королю, своему сеньору. Этот король был очень любознателен и любил философов больше других. Он неустанно постигал знания, и любил это больше всех радостей, коим предаются короли. И когда пришел Берзебей в его землю, повелел всему народу взять эти писания и прочитать их и молить Бога, чтобы Тот даровал им способность понять их, и дал их тем, кто состоял ближе всех к королю и его дому. И одно из этих писаний – эта книга о Калиле и Димне[502].
Эти цитаты свидетельствуют о существенном изменении предыдущего подхода: в Индии Берзебею нужно было особое разрешение, чтобы найти «лекарство» (melezina), которое он искал. Но когда он возвращается в Персию, где процессу обучения предшествует введение «правильного» понимания мудрости, его translatio обращается к более широкому кругу реципиентов. Писания становятся доступны почти любому (см. выше: «повелел всему народу взять эти писания»). Берзебей обладает авторитетом как мудрец, передающий мудрость, а придворные составляют расширенный круг реципиентов («те, кто состоял ближе всех к королю и его дому»). Это свидетельствует о крупной перемене в придворной культуре и соответствует историческому контексту, даже в следующем этапе в истории передачи, потому что именно сасанидскую придворную культуру Хосрова заимствовали Аббасиды, для которых писал Ибн аль-Мукаффа.
Из этого мы делаем вывод, что сасанидская политическая культура обусловила идеологию, стоящую за арабским переводом Мукаффы. Придворная культура и ее правила продолжают развиваться. Так, Ибн аль-Мукаффа популяризовал жанр адаба прежде всего книгой «Калила и Димна», которая служила (политической) концепции. По словам Сальваторе, адаб основан на «пересекающихся измерениях повествования, опривычивания и, наконец, нормативности <…> Он был популярен преимущественно среди придворных и интеллектуалов, состоявших при различных исламских дворах, и чиновников, обслуживающих эти дворы»[503].
Следует отметить, что в арабской адаптации происходит фундаментальное изменение, которое позднее перешло в кастильский перевод. Знание и мудрость идут рука об руку с «отношением», подразумевающим процесс приобретения мудрости, а также с «внешним эффектом» его восприятия окружающими – иными словами, с престижем. Исходя из этого мы перейдем к анализу политического значения процесса накопления мудрости.
В политических исследованиях используется три ключевых термина: политика как образ правления (polity), политика как линия поведения (policy) и политика как убеждения (politics). Для аспектов, к которым мы будем обращаться ниже в связи с изучением процесса передачи мудрости, особенно важен термин politics, потому что он связан с анализом политических процессов[504]. Эти термины функциональны, потому что они могут помочь отследить притязания на новую политическую мысль или сознания в зерцалах правителей – литературе политического толка.
Политика мудрости: как король приобретает мудрость?
Структуры и процессы приобретения: перформативные практики мудрости
Кари Палонен распространяет термин «политика как убеждение» на политиканство (politicking), что прекрасно отражает нарративные структуры и процессы, связанные с мудростью в «Калиле и Димне»: «политиканство состоит из перформативных актов <…> вопрошания не только о том, что следует сделать, но также и как это сделать»[505].
Для наших целей этот термин полезен тем, что включает только что упомянутый внешний фактор, а именно престиж, – ведь такие перформативные акты происходят «как действие, поведение и демонстрация»[506], и их можно описать в этих категориях. В «Калиле и Димне» перформативные практики присутствуют на разных уровнях.
Структуру связи рамочных нарративов, макам и перформативных практик в нарративной диалогической форме «Калилы и Димны» описал Уэкс. Он определяет «рамочное повествование» как «серию текстуально закодированных перформативных практик, отражающих персонажей в процессе рассказывания истории»[507].
На концептуальном уровне «Калила и Димна» является частью традиции, «унаследовавшей аспекты перформативных практик и передачи от санскритского первоисточника [и] практику проповеди и сторителлинга, характерную для средневекового ислама»[508]. Благодаря арабскому наследию в форме традиций пророка (хадисов) и макам рамочные повествования, по словам Уэкса, «кодируют в письменном виде дискурсивные черты, характерные для устного исполнения»[509]. Намерение убедить, связанное с дидактической целью, становится очевидно в срежиссированном коммуникативном процессе, который соответствует базовой диалогической структуре зерцала правителей. Поэтому следует отметить, что «Калиле и Димне» свойственна перформативность самого разного свойства.
Так что перформативные практики действия, поведения и демонстрации применительно к передаче мудрости можно показать и на уровне содержания «Калилы и Димны», изучая конкретные стадии в процессе адаптации мудрости. Передача мудрости осуществляется в четыре этапа.
На
