Шрифт:
Закладка:
Пожилой водитель открыл дверь.
— Запрыгивай, хлопчик!
Антон вскочил в открытую дверь. Водитель внимательно осмотрел его и произнёс:
— Ну и куда один собрался?
— Матвеич, трогай, чего пристал с расспросами? Видишь, одёжка казённая, знать, из детдома! — вступилась за Антона крупная тётка. — Садись рядышком, сынок! — она подвинулась на сиденье, которое занимала полностью.
Антон осмотрел салон, свободных мест не было.
— Садись, садись! — подбодрила тётка с добрыми глазами.
Антон осторожно примостился на краю сиденья. Тётка не унималась, долго рассматривала Антона, тому стало неуютно под её пристальным взглядом.
Соседка подняла на колени объёмную холщовую сумку, достала несколько пакетов.
— Небось, голодный? — и стала совать в руки Антону угощения — пирожки, конфеты и прочие сладости, при этом приговаривала: — Ешь, ешь, не стесняйся!
Антон пытался отказаться, но куда там! Его благодетельница только руками замахала, и Харитон торопливо стал поглощать угощения. Ел про запас. Тётка с жалостью смотрела на жующего мальчика, не выдержала и погладила его по голове. Антон вздрогнул, но не отстранился. В сознании мелькнуло далёкое прикосновение рук тёти Веры, школьной поварихи. Как давно это было! Защемило в груди, но быстро отпустило.
Сидевшая рядом тётка вздохнула и проговорила:
— У соседки моей, Марии, двое в детдоме. Приедут домой, горемычные, так наесться не могут! Не кормят их там, что ли?
Антон не выдержал.
— Кормят нас, тётенька, кормят! Просто мы много бегаем!
В автобусе раздался смех.
— Ну и добре, раз кормят! А это с собой возьмёшь! — и стала собирать пакет.
На остановках в автобус заходили новые пассажиры, кто-то уже приехал на место и торопливо выходил. Вскоре автобус подошёл к остановке, где выходил Антон. Проезд мальчик не оплатил, а водитель денег с него не требовал. Тётка подошла к водителю и протянула ему двадцать копеек.
— Матвеич, возьми за хлопчика!
Но тот, останавливая машину, проговорил:
— Ты, Степанида, брось это, неужто я без сердца! Ты копейки свои убери, а коли лишние, ему отдай! — кивнул в сторону Антона.
Степанида так и поступила. Всунула в ладонь растерявшегося Антона двадцать копеек. Тот пытался воспротивиться, но Степанида на своём настояла.
— Грех отказываться, сынок, коль человек с душой даёт! С Богом, деточка! — и подтолкнула Антона к выходу.
Через минуту автобус тронулся. И уже через окно Антон увидел, как Степанида поднесла к глазам край платка, смахнула набежавшую слезу и перекрестила его на дорогу.
Антон вышел на большак и через пару километров подошёл к лесу. Дорога уходила в сторону, и он по знакомой тропинке, напрямик через лес, продолжил свой путь. Лес был другом, здесь он чувствовал себя свободно. Засовывая очередную конфету в рот, Антон с благодарностью вспоминал соседку по автобусу, тётку Степаниду.
Часа через два он вышел из леса. В отдалении раскинулось село, игрушечные домики утопали в зелени. Антон опёрся спиной о берёзку и присел. Идти в деревню расхотелось. Кто его там ждал? Друзья? Да, они будут рады встрече, но эта встреча никуда не убежит. Дом в этой деревне не стал для Антона родным. «Снова придётся воевать с мачехой и с этим занудой Петькой. А по вечерам видеть пьяные лица дружков отца. Лучше пойду к деду Роману и бабе Оле!» Антон принял решение, но ещё долго сидел с закрытыми глазами, подставляя лицо тёплым солнечным лучам. И было так хорошо! Казалось, сидел бы так долго-долго, но время уже к вечеру, а идти неблизко. И он поднялся.
Георгиевский крест
У своих стариков Антон пробыл неделю. Тихое беззаботное время. Помогал деду заготавливать дрова, бабушке работать в огороде. Когда впервые опустился рядом с бабой Олей и стал полоть грядки, та удивилась. Внимательно смотрела на внука, потом не выдержала.
— Первый раз вижу, чтобы мужчина так быстро и чисто полол!
Антона обрадовали эти слова, и не потому, что он хорошо работал, а то, что бабушка назвала его мужчиной.
В тот вечер они с дедом сидели у костра. Антон попросил рассказать о войне. И услышал много интересного. Дед поведал ему и о своём отце Алексее, тот воевал с японцами в 1904 году в Китае, в 1911-м — в Иране, а потом и в Первую мировую с немцами. На той войне был и сам дед. Антон сидел и слушал, разинув рот.
Прервав рассказ, Роман Алексеевич поднялся и пошёл в дом.
— Деда, ты куда? — окликнул его внук.
— Погодь, внучок, я сейчас! — отозвался тот.
Через несколько минут он вышел, подсел на табуретку к огню и протянул внуку руку. Но раскрытой ладони лежали три креста.
— Их должно четыре быть! Отца моего три, да мой один, вот этот и есть мой Георгий! — дед взял один из крестов.
— Ух, ты! — Антон бережно взял крест и поднёс к своей груди.
Дед только улыбнулся, глядя на внука, что у того в голове сейчас роилось, небось, уже воевал в мечтах.
— Дед, а на войне страшно?
— Страшно, внучок, очень страшно. Сколько проживёшь, не знаешь! Крови там много и смерть кругом, и когда она за тобой придёт, одному Богу известно! А он меня хранил! — замолчал Роман и уставился на языки пламени, погрузившись в размышления и воспоминания. Внук деда не трогал, он с увлечением рассматривал кресты.
А потом положил кресты рядком на берёзовое полено и отвлёк деда из его воспоминаний.
— Дед, а ты был в партизанах?
Очнувшись, Роман Алексеевич внимательно посмотрел на внука, словно размышляя, говорить ли правду.
— В последнюю войну я уже не воевал и в партизанах не был, только те партизаны, что по здешним местам прятались, хуже немца были!
— Как так? — Антон с недоверием смотрел на деда.
— А вот так, внук! Партизаны меня дважды расстреливали, в первый раз, когда кабана забирали, да Ольга, супруга, спасла от погибели. А во второй нас уже вместе с восемью малышами к стене под ружья поставили! — дед показал рукой в сторону сарая, — вот здесь и стояли! А корову эти супостаты в лес увели. Зима сорок третьего лютой была, в тот год народ сильно голодал. И мы с трудом зиму пережили. Вот только младшая дочь не выжила, похоронили по весне!
Дед снова замолчал. После долгой паузы Антон сказал.
— А нам в школе говорили, что партизаны людей защищали и помогали им!
— Может,
