— женой и восьмилетней девочкой — переезжаю в один из буржуазных домов города (на ул. Скобелева). Начинаю выходить на улицу. Сколько напряженности, сколько слежки за самим собой нужно было иметь, чтобы тебя не узнали, не арестовали, не повесили… Мысленно всегда прощаешься с женой и девочкой, когда уходишь из дому. А ночью жутко прислушиваешься к каждому шороху, к каждому звуку — не за тобой ли пришли?.. И в таком напряженном состоянии приходится жить долгое время, считая минуты. Между тем жизнь в городе изменилась до неузнаваемости. Расфранченная буржуазия справляла свой праздник победы над большевиками. И это сытое, самодовольное ликование рядом с кровью убитых за идею товарищей резало глаза. Но компартия продолжала работать. Удалось выпустить нелегальную газету «Коммунист», со столбцов которой мы упорно звали на дальнейшую борьбу за светлое будущее. Много убыло из нашего строя, но работники еще были, и мы могли продолжать свое дело.

Бужор тоже был жив и здоров. Нужно было его увидеть и окончательно выработать план от’езда за границу. Встретившись, мы решаем, что я еду в Италию и Францию, он — в Румынию. Дальнейшую организацию от’езда беру на себя.

Случайно узнаю, что в одном из посольств служит бывший иностранный офицер, который был у нас в плену и которому я когда-то спас жизнь. Недолго думая, начинаю действовать. Посылаю к нему товарища с сообщением ему лично, что один богатый русский коммерсант имеет к нему серьезное дело и хочет его видеть. На другой день мы должны были встретиться с ним в условленный час в клубе артистов и писателей (на Греческой ул.). Отправляюсь на свиданье. Среди нарядной публики клуба, переодетый до неузнаваемости, я был незаметен. Я увидел его издали, — он был с каким-то белогвардейским офицером. При встрече он не узнает меня.

— Что, не узнали? — спрашиваю я.

Он бледнеет:

— Неужели это вы?

— Да, это я. Вы можете меня арестовать. За голову мою много возьмете, но знайте, что и вас не будет, если со мной что-нибудь случится. Вы лучше сделаете, если поможете в одной моей просьбе. Недурно заработаете за это.

— Нет, я не выдам вас. Я все сделаю, что вы просите, но только о деле будем говорить потом, — со мной сидит офицер контр-разведки.

И он знакомит меня с ним, конечно, под флагом богатого коммерсанта.

Быстро приходится войти в свою роль и доводить ее до конца. Занимаем большой стол, заказываю ужин, вино. Мирно разговариваем, шутим, смеемся. И в такой мучительной обстановке с глазу на глаз со своим кровным врагом, убийцей моих товарищей, пришлось провести несколько часов. Сколько осторожности, игры нужно было, чтобы у него не появилось даже и тени сомнения, что он имеет дело с тем, о котором газеты сообщали недавно, что он арестован и даже расстрелян…

Спустя некоторое время я опять должен был иметь свидание в том же клубе, где на сей раз устраивался концерт-бал. Переодетые до неузнаваемости, я, жена и один из моих товарищей отправляемся вечером на этот концерт. Масса народу, шумно и весело. Полицейские внимательно осматривают публику.

— Слушай, на тебя подозрительно смотрит один полицейский. Сейчас он что-то сказал мальчику и мальчик вышел — не полицию ли звать? — шопотом сообщает мне жена.

Зная ее болезненное воображение, я не обратил на это сообщение никакого внимания. Входим в зал, занимаем места. На сцене выступают лучшие артисты. Одесская публика отдыхала, предаваясь развлечению. Но мои мысли были далеки от этого веселья.

Проходит назначенный час, а моего офицера, обещавшего помочь мне в моем деле, не видно; и в душу невольно закрадывается сомнение и тревога. Вспоминаются слова жены, и подозрение еще более усиливается. И среди шума веселой толпы, под гул рукоплесканий артистам, отдаюсь моим мрачным мыслям. Рисуются кошмарные картины: арест, расстрел, сиротливая, одинокая жизнь моей маленькой девочки, которая сейчас беззаботно спит в своей кроватке… Этой 8-летней малютке часто приходилось становиться выше своих лет, быть моим другом, сообщником в работе: «Наша фамилия теперь Гардон, я это буду помнить, чтобы тебя не арестовали», — говорила она.

«Сними свои очки, тебя узнают», — просила она часто. — «Если вы хотите узнать, кто мой папа и что он делает, вы его спросите», — твердо отвечала она людям, которым я внушал подозрение. И вспоминается много-много других картин, когда она своим маленьким сердцем сама находила дорогу, выпутывалась из всевозможных сетей, оберегала меня от неприятностей. Тяжело и нехорошо было на душе, хотелось еще жить и работать…

С такими тяжелыми мыслями я просидел в клубе до конца концерта. Собираемся итти домой. Только-что начали одеваться, как перед моими глазами появляется матрос, служивший в «Чека» и прекрасно знавший всех нас. Встречаемся глазами и долго смотрим в упор друг на друга. Вот он вынимает маленький браунинг и, не отводя взгляда, показывает мне. Видя, что все его движения замечены мной, он спокойно кладет свой браунинг в карман.

— Мы пропали, он нас узнал… — говорю жене по-французски.

Нетрудно было сообразить, что он перешел на сторону противников и теперь, очевидно, состоял агентом контр-разведки. Выдать и арестовать нас было делом минуты. Нужно было извернуться, найти скорей выход из создавшегося положения. Мы делаем вид, что остаемся. Товарищ берет ключ у знакомого артиста, чтобы выпустить нас через другую дверь на улицу. Через несколько минут все уже сделано, и мы быстро направляемся к дому.

Долго не мог я понять, почему матрос тут же не арестовал нас, если он был провокатором; сделать это было нетрудно. И только спустя некоторое время, раздумывая над этим фактом, я пришел к следующему выводу: очевидно, в нас он увидел большевиков, изменивших, перешедших на сторону Деникина. Может быть, так же скрываясь, как и мы, он в этот вечер в первый раз вышел на улицу. Увидя нас, он струсил, думая, что мы его выдадим и арестуем. Все это и заставило его пригрозить мне браунингом. Одним словом, свой своего не узнал. С этим товарищем мне никогда больше не приходилось встречаться.

При посредстве того офицера, который обещал нам устроить поездку за границу, вскоре удалось добыть иностранные паспорта. Посольство одной из иностранных миссий подписало их, и нам оставалось только достать визы итальянской, французской и английской миссий для проезда через Константинополь. Мне удалось получить визы во всех миссиях, кроме одной, куда я не мог пойти, потому что меня там хорошо знали по голосу. Пришлось пуститься на хитрость. Прихожу к послу, который мне выдал паспорт, и заявляю, что итальянцы не дают мне визы, потому что я журналист