Первые встречи с итальянскими коммунистами

Схожу с парохода, направляюсь на станцию железной дороги. Сколько радости от сознания, что я один, что подле нет ни генерала, ни послов, ни консулов, — не нужно играть комедию, можно быть самим собой. Сажусь в чистенький и прекрасно оборудованный вагон 1-го класса. Все спутники недурно выглядят, видно — это итальянские буржуа. Постепенно завязываются общие разговоры. Говорят о коммунистах, о революциях, об общем кризисе, приходят к заключению, что во всем этом виновата Россия. Узнав, что я из России, меня засыпают целым каскадом вопросов. Первый и наиболее интересующий всех вопрос: «Скоро ли Деникин возьмет Москву?». Туманно отвечаю, что «все возможно на этом свете». Всеми силами стараюсь быть незаметным, не втягиваться в разговор. «Будь настороже», — говорю я самому себе. Наконец, утром прибываю в Рим. Мне, простому рабочему, приходилось черпать сведения о Риме, об этой славной древней столице римлян, городе Цезарей, католицизма, Гарибальди, только по книжкам. Я никогда не мечтал о счастье воочию увидеть все эти роскошные картины; но судьба решила иначе, и я в Риме.

Останавливаюсь в хорошей гостинице. Немедленно иду в парикмахерскую, снимаю бороду, надеваю очки, и, наконец, становлюсь тем, кем был раньше. В первые дни стараюсь ни с кем из революционной среды не встречаться. Знаю, что за новичком-иностранцем, особенно из России, сильнее надзор, больше шпионов. Хожу по музеям, по театрам. Увлекаюсь Колизеем. С думами, навеянными стариной, остаюсь здесь целыми часами. Какие роскошные, красивые ночи проводил я здесь! Нужно быть поэтом, чтоб хоть приблизительно передать тот восторг, то грандиозное впечатление, которое произвел на меня «старый» Рим. Знакомясь с Римом, захожу и в рабочие кварталы. Почти на каждой стене вижу, надписи: «Да здравствуют большевики! Да здравствует Ленин, Троцкий!». С какой жадностью впивался я в эти буквы, не веря своим глазам. «Неужели, — спрашиваю я самого себя, — мы пробили брешь в этот далекий старинный город?..». Как приятно было чувствовать, что мы сильны, что наша идея непобедима.

Жадно набрасываюсь на газеты и между строк читаю, что Деникина бьют, — бьет наша доблестная Красная армия. Не сдерживая своей радости, как сумасшедший, лечу на извозчике домой, в гостиницу. Извозчик смотрит на меня с удивлением. Странные эти римские извозчики. Первое время мне казалось, что это сам хозяин со своим экипажем: мягкая шляпа, крахмальный воротничок, одет чисто, вид представительный. Однажды спрашиваю одного из них, собственный ли это экипаж и лошадь, или нет.

— Какой чорт собственный! Зарабатываю не больше 25 лир в день, — спокойно отвечает он.

Спрашиваю также, есть ли у них синдикат (союз).

— Есть, но никуда не годится. Хотели забастовку устроить, но они запретили.

— А большевиков у вас много? — интересуюсь я.

Он сразу делается серьезным, косо смотрит на меня и отвечает не сразу.

— Да, синьор, теперь нет ни одного бедняка, который не был бы большевиком.

— В России очень плохо живется, — продолжаю я.

— Знаю, что плохо, но не всем. Вот богачам, наверное, плохо живется, а беднякам нет (во мне он видел буржуа…). Как мне хотелось открыть ему, кто я, сказать, что он ошибся, приняв меня за богача… Но другой голос останавливал меня: «Радуйся пока молча тому, что даже извозчики, — непромышленные рабочие, — и те большевики».

Но довольно восхищаться красотой и великолепием Рима, — нужно приняться за серьезную работу! Я решил немедленно увидеться с лидером партии. Я не мог понять, почему партия социалистов, присоединенная давно уже к 3 Интернационалу, продолжает называть себя социалистической, а также и того, что в партии есть реформисты, резко выступающие против революционной тактики. Желая все это уяснить, направляюсь в редакцию центрального органа «Avanti» (по-русски «Вперед»), спрашиваю секретаря, — его не оказалось. Тогда меня знакомят с секретарем парламентской фракции, Ладзари. Узнав, кто я, он радостно пожимает своей старческой рукой мне руку, и все-таки спрашивает мандат. Мой мандат написан на маленьком куске полотна, который можно пришить куда угодно. Он читает и смеется:

— Молодцы вы, русские, даже в хранении мандата у вас есть своя «хитрая механика».

Затем он расспрашивает о том, что делается сейчас в России, скоро ли мы уничтожим Колчака и Деникина. Я уверенно отвечаю, что скоро. Он рассказал мне, как во время войны он долго сидел в тюрьме за то, что выступал против войны. И, наконец, мы уславливаемся — когда встретимся в другой раз. Он из’являет согласие познакомить меня с секретарем центрального комитета партии Бомбачи.

В назначенное время я прихожу, знакомлюсь с Бомбачи, тот обнимает и целует меня.

— В вашем лице целую весь русский пролетариат и всю русскую коммунистическую партию!

Я растроган до слез. Из разговора улавливаю, что оппортунизм раз’едает их партию. Руководители — не таковы, как мы их себе представляли. Он предлагает познакомить меня со старым русским товарищем Виз… который хорошо осведомлен о политике и действиях руководителей партии. Между прочим, он сообщает о с’езде партии, назначенном в Болонье.

— Мне бы очень хотелось, чтобы вы выступили там от имени Коминтерна, — говорит он. — Вообще вы нам очень нужны. Да и не только нам, итальянцам, но и французам. Вы — первый, который можете передать нам свежую весточку от наших русских товарищей.

После беседы решаю устно на с ’езде не выступать, а написать декларацию, прочитать которую берется Бомбачи.

Тов. Виз… о котором говорил Бомбачи, меня очень заинтересовал, и я из’являю желание немедля с ним познакомиться. И через два дня мы с ним уже сидели в кафе и долго-долго беседовали на своем родном языке. Я сразу почувствовал, что имею дело со старым большевиком, хорошим марксистом. Он развернул передо мной ужасную картину.

С одобрения т. Виз… я окончательно решаюсь написать от имени Коминтерна декларацию для с’езда партии. Я спрашивал себя, имею ли я право выступать печатно от имени Коминтерна — даже и в столь исключительный момент, когда блокада и гражданская война разделили наших товарищей и трудно наладить сообщение? Здесь я вспомнил, как в 1909 году в Париже, уезжая в Россию на партийную работу, я спросил т. Ленина:

— Если, т. Ильич, я прибуду в город, где никого из партийных товарищей комитета не будет, но есть возможность выпустить к рабочим прокламацию от имени комитета, — имею ли я на это право?

— Да, — отвечал он, — пока вы не организуете комитет, вы можете так поступать во имя общих интересов.

И теперь я не хотел подходить к такому делу формально, зная, что ни писем, ни директив я ниоткуда не получу. И декларацию я написал. Т. Бомбачи огласил