Шрифт:
Закладка:
Когда все наши воинские части вошли в город, водворился полный порядок. Советы крепко взяли власть в свои руки.
Иностранная коллегия
В 1919 году я живу в г. Одессе. Губком поручает мне взять на себя коминтернскую подпольную работу. Я быстро организую коммунистические иностранные группы, в которые входят французы, англичане, турки, греки, румыны, болгары и итальянцы. Эти группы выбирают меня председателем. Нас утверждают, как отдел пропаганды Коминтерна.
Несмотря на строгий надзор десяти военных крейсеров противника, нам всегда с успехом удавалось отправлять на небольших лодках в Болгарию, Турцию и Румынию надежных людей и литературу.
Рассчитывая на патриотизм противной стороны, мы прибегали часто к таким приемам. Переряженных иностранцами товарищей коммунистов мы ночью размещали по небольшим лодкам, давали условный сигнал и, когда те отплывали, открывали по ним замаскированный огонь. С крейсеров немедленно спускали моторные лодки, торопясь притти на помощь своим единомышленникам (как они думали), преследуемым большевиками.
При таких счастливых случаях нам удавалось многое сделать. Конечно, приходилось пускаться на хитрости. Каждый раз возникавшие официальные переговоры с представителями иностранных флотов давали возможность распространять среди их матросов не одну сотню специальных брошюр. Сначала это было определенным навязыванием, и только потом, спустя некоторое время, мы имели дело с явным желанием получить от нас революционную литературу не только среди матросов, но даже и офицерства. Особенно ходко распространялись среди них книжки т. Садуля.
— Мы тоже большевики, — часто заявляли нам матросы.
— Ни один из честных республиканцев не пойдет против вас, — говорили нам офицеры.
И действительно, скоро мы стали свидетелями одного из крупных восстаний во флоте, героем которого был офицер Марти, заслуживший за это двадцать лет каторги.
Многих удавалось завербовать нам на свою сторону и при обмене пленными. Здесь не могу обойти молчанием несколько комических случаев, имевших, однако, большое значение. По прибытии пленных французы намечали в порту нейтральную зону. С нашей стороны в полном боевом порядке размещались французские солдаты, с другой — на двадцать шагов дальше — наши красноармейцы, тоже в полном боевом порядке. Своих пленных мы старались встречать торжественно, с красными знаменами, на которых были иностранные революционные надписи; выходили с музыкой все пролетарские организации и воинские части. И как только начинали играть Интернационал, французские офицеры отдавали своим солдатам команду: «повернись», — т.-е. солдаты должны были показать полное неуважение к этому гимну. Возмущаясь этим, я даю сигнал играть Марсельезу. И нужно было видеть картину мгновенного переполоха среди них: офицеры вытягивались, солдаты не знали, как быть… Мы хохотали.
Для наших целей нам нужно было разместить французскую группу коммунистов с революционными французскими плакатами в первых рядах, чтобы противоположная сторона могла их ясно видеть. Так и делаем. Французский товарищ Боди произносит громовую речь на французском языке, обращаясь, конечно, к русским солдатам. Ни один русский ничего не понимает, но зато все сказанное хорошо понятно французским солдатами. Офицеры в бешенстве, не знают, что предпринять. Капитан судна подходит ко мне и резко заявляет, что если это не прекратится, он даст приказ открыть пулеметный огонь.
— Пулеметы и пушки, — отвечаю я ему иронически, — найдутся и у нас, а пока я прошу вас уйти с нейтральной зоны, иначе я вас арестую.
В бессильном бешенстве он удаляется.
Эти напоминания о коммунизме не могли проходить незаметно для иностранных солдат, и мы чувствовали себя бодро, зная, что на нашей стороне большая сила, — сочувствие матросов, которые если и пойдут против нас, то только потому, что кулак Антанты будет гнать их на это.
В августе Деникин недалеко от города высадил десант. Всю работу нашего отдела Коминтерна приходится наскоро ликвидировать. Иностранцам — коммунистам, которые желают остаться в городе, быстро даются фальшивые паспорта. Но есть много желающих уехать, выбраться из города. Все бросаются в поезда, переполненные раненными красноармейцами. Нет ни одного свободного места, смятение ужасное… Мне, старому коммунисту, которого все в городе знали, — особенно буржуазия, — очень трудно и рискованно было оставаться. В это время президиум отдела Коминтерна получает шифрованную телеграмму, по которой я и Бужор, — мой румынский товарищ, пребывающий теперь на румынской каторге, — должны были отправиться за границу, во Францию, от имени Коминтерна, на подпольную работу. Нужно было ждать счастливой случайности, чтобы вполне безопасно, с пользой для общего дела, уйти на новую работу. Пришлось на время поселиться у одного из товарищей, который великодушно, рискуя своей головой, принял меня под свой кров. И я жил у него, не выходя из дома, чутко прислушиваясь к жизни.
Город дрожал от орудийной пальбы военных крейсеров, а все живое — от дикой ярости белогвардейцев, которые не щадили наших товарищей. Много было их арестовано, расстреляно, повешено. Стоны женщин, потерявших мужей, сыновей, плач детей, искавших родителей, раздавались повсюду днем и ночью. Слепая ненависть к коммунистам требовала жертв, и белые косили направо и налево, не разбираясь, не рассуждая. Передавали много фактов, когда магические слова — «он коммунист» (порой ложно сказанные) немедленно отправляли «виновного» на тот свет.
Читаю однажды с трудом добытую газету «Одесский Листок». В ней пишут, что в здании «Чека», на лестнице, нашли много обезображенных трупов. В газете горячее воззвание к гражданам притти и убедиться на фактах, каковы коммунисты. «Это их рук дело!».. Не пожалели лживых красок. Но цели они не достигли. Всякий более или менее сознательный человек видел в этом уловку, известный прием, чтобы ослабить силы коммунистов, подорвать их авторитет. Белогвардейцы воровски, ночью, собирали трупы коммунистов, а потом нагло приглашали смотреть на них, оставляя в тени самих себя, надевая маску великодушия и справедливости.
Узнаю о печальной кончине одного из наших товарищей, Хворостина, который был за последнее время руководителем партизанского отряда. Его страшно мучали, срывали ногти, голым сажали на раскаленную плиту. А потом измученного, обессиленного расстреляли. В рабочем районе, на Пересыпи, повешенные висели по целым неделям. Хотелось отмстить за все это грубое варварство, хотелось работать для великого дела революции, чтобы меньше было этого бессознательного варварства… О том, как выбраться за границу, как успешнее выполнить возложенное на меня поручение Коминтерна, думаю ночью и днем. Счастливые случайности помогают мне. Прежде всего, думаю об изменении своего внешнего вида, снимаю очки, отпускаю бородку, одеваюсь настоящим буржуем и со своей семьей
