первое время никак не налаживалась. Аресты и расстрелы не давали возможности наладить аппарат. Но вот я узнал, что в Одессе начала выходить наша газета, выпущен целый ряд прокламаций и образован областной комитет коммунистической партии. Все это говорило о том, что первый момент растерянности и дезорганизации прошел и работа опять налаживается.

Как-то ночью в местечко, где я скрывался, прибыл большой немецкий военный отряд. Вдруг началась бешеная стрельба из пулеметов и винтовок. Оказалось, что наши партизаны напали на немецкий караул и захватили пулеметы.

Оставаться здесь для меня стало рискованным, и я переехал в Тираспольский уезд, в местечко Петроверовка. Оттуда я быстро связался с областным комитетом партии и по его директивам начал вести работу. Мне удалось посредством двух преданных коммунистов из крестьян организовать революционный комитет и повести работу среди крестьян соседних деревень. Кроме работы среди русского населения, областной комитет стал выпускать прокламации на немецком языке и распространять их среди иноземных солдат.

Узнав о занятии Киева «гетманом» Скоропадским, я стал надеяться, что, хотя реакция еще более усилится и помещики поднимут выше голову, но вместе с тем усилится и революционное движение, так как крестьяне и рабочие почувствуют настоящее, без всякой примеси, царское время. И действительно, в городах и местечках начались назначения старых царских опричников — от градоначальников до приставов и урядников включительно.

Оторванность от Москвы все время угнетала меня. Хотелось как-нибудь пробраться в Москву, и когда начались переговоры между советским и гетманским правительствами и во главе нашей делегации был назначен т. Раковский, я решил поехать в Киев, чтобы оттуда попытаться пробраться в Москву. Много сил и здоровья стоило мне путешествие до Киева. Приехав туда, я узнал, что между нашей и гетманской делегациями произошел конфликт, и т. Раковский выехал в Москву. Пришлось возвратиться обратно.

По возвращении я заболел «испанкой» и проболел довольно долго. По выздоровлении стал опять продолжать свою работу.

Партизанские отряды проявляли большую активность по всей Украине, нападая по железным дорогам на отдельные отряды. При областном комитете был специально организован военный штаб.

Когда в Германии вспыхнула революция, началась деморализация находившихся у нас на юге немецких частей. Стали организовываться и среди них Советы солдатских депутатов. Они требовали немедленной отправки их домой. Используя это положение, мы развивали большую активность. Для партизанских отрядов конфисковывали и покупали оружие. В то время партизанщина разлилась особенно широким потоком. Была масса бессмысленных и жестоких эксцессов, — особенно в Одессе. Там взорваны были казармы и склад с военными припасами, при чем погибло очень много солдат, и, кроме того, было разрушено несколько улиц и домов с массой человеческих жертв. Кто был виновником такого акта — не знаю; знаю только, что это было делом рук не наших товарищей, а по всей вероятности анархистов.

Трудно было руководить партизанскими отрядами, так как на Украине был очень развит антисемитизм, и даже те партизаны, которыми руководили мы, коммунисты, иногда под влиянием ловких провокаторов устраивали еврейские погромы. В таких случаях остановить их было очень трудно. Приходилось использовать всех и все, чтобы помочь присоединявшемуся к нам Григорьеву с его армией. И когда немцы начали эвакуировать Украину, а, с другой стороны, началась оккупация Одессы французами, рост революционного движения крестьянских и рабочих масс был чрезвычайно велик; ясно было, что наступление партизанских отрядов можно было задержать только на некоторое время, но ни в коем случае оккупанты не могли завоевать симпатий трудовых масс. Будущее это оправдало. Им недолго пришлось хозяйничать на Украине.

ЧАСТЬ II

Посвящаю эти записки французскому товарищу Селин.

В оккупированной Одессе

В конце 1918 года немцы регулярно отправляют свои части из Одессы, и почти одновременно начинается десант французских и греческих солдат. Буржуазия ликует. Во главе деникинских частей в городе стоит реальная сила, — французские солдаты.

Меня одолевает сильное желание пробраться опять в Одессу, где я работал, в президиуме Совета рабочих и красноармейских депутатов, и где вся буржуазия меня прекрасно знала. Зная, какую пользу я могу принести, владея французским языком и умея подойти к французскому рабочему, переодетому теперь в солдатский мундир, я решаюсь переехать в Одессу. Прибыв в город, я быстро связываюсь с областным комитетом партии, в который тогда входили т.т. Н. Ласточкин[17] и Клименко. На первом свидании с тов. Ласточкиным я высказываю мнение, что главная работа должна быть направлена на пропаганду среди французских солдат. Он с радостью соглашается и дает мне полную самостоятельность. Я устраиваюсь на Базарной ул. в маленьком погребе одной бедной семьи, стараясь реже показываться на улицу.

Узнаю, что мой товарищ по тюрьме и эмиграции, бывший анархист Миша Штиливкер, находится в Одессе. Он хорошо владеет французским языком и предан революции. Обращаюсь к нему за помощью. Организую редакцию, в которую входят: Залик (румынский коммунист), М. Штиливкер, я и представитель областного комитета партии, Елена Соколовская. Нам очень легко удается выпустить две прокламации, в распространении которых принимает деятельное участие коммунистическая молодежь, особенно девушки. Настоящим праздником был для нас 1-й выпуск газеты, но в отпечатанном номере вместо «Le communiste» напечатано было «La communiste». Выходило, что газета называлась «Коммунистка», а не «Коммунист». Пришлось уничтожить только-что отпечатанные номера, чтобы наши враги не стали издеваться над нашей безграмотностью. Печатники добросовестно проработали всю ночь, и к утру мы имели новые номера газеты.

В это же время т. Мишелю удается завязать сношения с французскими солдатами и матросами. Обыкновенно это делалось так. Встречаем двух-трех солдат, определяем, рабочие ли они или нет, и начинаем заговаривать с ними по-французски. Они радостно и с охотой нам отвечают, потому что здесь было немного людей, которые могли бы поговорить с ними на их родном языке. Зная, что от француза за бутылкой пива можно многое узнать, мы прибегали к этому способу. После небольших разговоров приглашаем их в кафе. На Тираспольской ул. были два кафе, куда мы обыкновенно захаживали. Пригласив их сесть за стол, мы заказывали вина и за разговорами начинали «вылавливать» себе единомышленников. Таким образом, в каждой части мы имели нескольких французских солдат, вполне нам сочувствовавших.

Однажды вбегает ко мне Мишель и сообщает, что им собрано человек 18 французских солдат, вполне надежных, но его мнению.

— Нужно сегодня же подготовить план восстания, — говорит он.

Я убеждаю его, что вопрос о восстании надо пока отложить.

Иду с ним в кафе. Много солдат и несколько матросов уже там и распивают вино. Встречают они нас радостно, и мы