немедля приступаем к делу. Вопроса о восстании мы не поднимаем, но говорим о необходимости распространения газет во французской армии. После небольшого совещания выясняется, что распространение газет идет весьма удачно, даже нехватает номеров. Один из солдат рассказывает, как ему удается получать эту газету:

— Прохожу по Прохоровской ул. мимо фабрики Вальтуха. Очень хорошенькая работница бросается мне навстречу и даст пакет. Ничего не поняв, что она мне сказала, иду с пакетом в казармы. Раскрываю его и вижу газеты на французском языке. Я сейчас постарался раздать их между всеми. Таким же путем я и сейчас получаю газеты и прокламации, — заканчивает он.

Другой рассказывает о том, как его полковник стал большевиком. Все рассказы проникнуты легким французским остроумием:

— У меня была газета «Коммунист», которую я и мои товарищи уже прочитали. Бросать было жалко; я решил, что моему полковнику тоже не мешает ее прочитать. Утром кладу эту газету на стол. Как видно, полковник прочел ее с большим вниманием, потому что часто говорил своим офицерам: «Я тоже большевик, если большевизм заключается только в том, чтобы не драться с русскими и что можно уехать домой к своей жене. Чорт знает, что такое! Немцев прогнали, а нас прислали сюда».

Один из сидевших матросов долго молчал и, наконец, с большой грустью на лице сказал:

— Мне все-таки стыдно называться французом. Мы, французы, столько пережили революций и теперь должны душить своими руками русскую революцию.

В дальнейшей нашей беседе было решено, что в следующем номере нашей газеты от имени французских солдат будет напечатано воззвание к русским солдатам.

Таким образом нам удавалось расширять нашу работу. Посредством французских солдат мы знали точную цифру всей армии и оружия.

Но буржуазия ликовала. Каждый день прибывало все больше и больше амуниции и греческих солдат. Танки развозились по буржуазным кварталам, и слышно было, как буржуазия возвещала: «большевистским бандам скоро конец!».

В нашей маленькой редакции на Княжеской ул., — у тов. Минковицера, — шла другая работа. Подбирался и обрабатывался материал для газеты. Мы собирались два раза в неделю. Своей редакционной работой, своими маленькими газетами мы уничтожили белогвардейский фронт гораздо успешнее, чем они это предполагали. Наше оружие было слово, их — сталь, железо и кровь. Мы говорили французским рабочим и крестьянам, одетым в солдатские мундиры: «Поезжайте домой, ваш настоящий враг у вас дома, а с нашим врагом мы расправимся сами. Не будьте же оружием нашей буржуазии, которая вашими руками хочет уничтожить все завоевания пролетарской революции».

После четвертого номера нашей газеты и нескольких прокламаций мы были уверены, что французский солдат с нами драться не будет. Мы форменно разлагали все их воинские части. Настроение наших рабочих масс было прекрасное. Почти каждую неделю нам удавалось выпускать на русском языке газету «Коммунист».

Однажды прибегает ко мне Миша и рассказывает:

— Я был в порту. Один из наших грузчиков работает, а французский солдат охраняет грузы. И вот французский солдат обращается к русскому рабочему с вопросом — «ты большевик?», и смеется. Рабочий останавливается, показывает свои мозолистые руки и, утвердительно кивнув головой, жестами убеждает его в том, что большевик только тот, кто имеет мозолистые руки. Буржуй (показывает жестами) не может быть большевиком. Вдруг подскакивает деникинский офицер и кричит: «Ты что тут пропагандируешь?». Рабочий отвечает, что он не говорит «на собачьем языке» и пропаганду не ведет. Офицер тащит его в контр-разведку: «Мы там разберем все», — говорит он. Рабочий, зная, что это значит, решительно отказывается итти. Офицер выхватывает револьвер и угрожает: «Идем, не то я тебя расстреляю!». Французский солдат ничего не понимает. Видя сопротивление рабочего, офицер стреляет в него. Раненый рабочий падает. Французский солдат, наконец, понимает все, прикладывает винтовку к плечу и убивает офицера.

Из этого коротенького, но яркого эпизода в порту видно, какое настроение было у французских солдат и русских рабочих.

Я в то время все еще продолжал жить в своей конуре, редко появляясь на улице. Жена, долго не получая от меня писем, беспокоилась и, наконец, приехала ко мне. Ночевать там, где я обыкновенно ночевал, было нельзя. Перебираемся к знакомым и, как оказалось, во-время: в ту же ночь на квартиру, из которой я только-что переехал, явилась французско-деникинская разведка, чтобы арестовать меня. Не найдя меня, они забрали с собой хозяйку с двумя детьми. Пришлось поселиться в другом месте, в 85—100 верстах от Одессы. Перед от’ездом беру задание связаться с партизанским отрядом Попова и совместно действовать в тылу нашего врага. Бывший петлюровский атаман Григорьев присоединяется к нам. Попов — молодой, энергичный солдат, сын начальника почты — имеет под своей командой более двухсот сабель. Он делает нападения то в одном, то в другом направлении. Берет город Тирасполь и удерживает его три дня. Французы направляются на него целой армией.

В это время товарищи мои в Одессе продолжают развивать свою подпольную работу. Но конец их был трагический. К ним умело проникает один провокатор и выдает их всех: Мишу, французскую учительницу Лябур, прибывшую к нам из Москвы, невинно арестованную с двумя 14—16-летними девочками семидесятилетнюю старуху, страшно истязают в контр-разведке: ломают им руки, ноги, выкалывают глаза и еле живыми расстреливают. Когда их хоронили, больше десяти тысяч рабочих бросили работу и следовали за их гробами.

Это еще больше поднимало в нас революционный дух. Скоро нам удается близко подойти к Одессе. Киев и Николаев уже были взяты. Самый серьезный бой был на станции «Березовка». После трехдневного боя, где участвовали греки, французы, поляки, деникинские отборные офицерские части с танками, — все они были нами разбиты; танки были взяты. Красноармейцы-партизаны смеялись, что греки забыли свои «маслины». Все пленные греки, поляки и белогвардейские офицеры тут же были переколоты нашими красноармейцами — никак нельзя было их остановить. Но французов не трогали: красноармеец чувствовал, что французский солдат не хочет драться, что он шел по принуждению; в других же он видел угнетателей.

Связь между нами и городом была настолько налажена, что мы узнали от нескольких своих вооруженных рабочих, которые только и ждали сигнала с нашей стороны, чтобы поднять восстание, что уже существует нелегальный Совет рабочих и красноармейских депутатов, который и выпускает газету «Известия Совета».

Когда мы были совсем уже около города, тов. Фельдман, и Е. Соколовская от Совета, отправились с другими товарищами к французскому генералу с требованием немедленной сдачи города. Генерал вежливо их принимает и говорит:

— Нужно отдать вам честь: 60 % моей армии вы уже разложили. Теперь я прошу выпустить мои части в Румынию, проводить до Бессарабии.

Город сдается.

Идут