Но с моей органической химией я покончила навсегда. Я никогда, ни одного дня не работала в сфере органической химии. Я пошла работать в лабораторию Министерства здравоохранения. Там, где проверяют все лекарства и выдают разрешения, чтобы на израильский рынок вышли все эти заграничные препараты. Это было лучше, чем органическая химия, интереснее.

И в один прекрасный день мне дали проверить крем для лица фирмы Estée Lauder. Я пошла вымыть руки, чтобы дотронуться до этого крема, Estée Lauder. Крем… Я смотрю, что мы делаем с этим кремом, в такой лаборатории? И потом поняла вдруг, что все эти кремы – тоже химия. Я не знала, кто и как делает эти кремы, я думала, это волшебные такие субстанции.

И мы тогда должны были поехать в Англию, потому что Артур закончил докторат (у него ученая степень – доктор археологии) и получил приглашение в Англию на пост докторат. У нас уже был Михаил, мой первый сын. Артур уехал раньше, а я все возилась с этим кремом – он у меня не выходил из головы, этот крем, химия кремов. Я оставалась в Иерусалиме еще пять месяцев, а потом мы присоединились к Артуру. Хорошо, мы приехали в Лондон. Артур продолжает свою учебу, а что должна делать я с маленьким Михаилом? Я хотела изучать только косметику – как химию. Тогда в Лондоне я обратилась к прекрасной женщине, она была директором в организации химиков, которые работали в косметической отрасли (Society of Cosmetic Scientists[54]), она мне очень помогла. Она сказала: «Пока ты дойдешь до косметической химии, ты должна закончить эти курсы, один год». И я сразу побежала на эти курсы. Я готова была все сделать, что только надо. Я начала изучать косметическую химию. И потом она мне посоветовала: иди работать в компанию «Хелена Рубинштейн».

Когда мы приехали, на фабрике было триста рабочих, но только одна женщина, Марион, занимала ответственный пост – она была директором химического отделения, то есть не на производстве. В отделе кадров меня спросили: «Как ты будешь работать, оставишь своего ребенка на весь день и пойдешь на фабрику?» Тогда это не было принято, как сегодня. Ну, что я должна была ответить? Слава Богу, Бог мне послал такую хорошую мысль, отвечаю: «Слушайте, знаете, я приехала из Израиля, а в Израиле у нас в армии большие генералы – они тоже женщины. Поэтому я могу позволить себе… Я не оставлю сына, сын будет в яслях. Я как израильская женщина иду работать». И они меня приняли. Я сказала: «Успокойтесь, не беспокойтесь, я не генерал, я не была в израильской армии, но знаю, что так можно».

У меня была прекрасная работа. Через полгода меня сделали директором всех лабораторий. Там было три лаборатории: в одной проверяли по стандартам все сырье, которое поступало на фабрику, в другой – готовую продукцию (контроль качества – стабильность, микробиология и compatibility – соответствие упаковки данному препарату). В третьей разрабатывались новые продукты: помады, шампуни, крем – все. Какая прекрасная профессия была! Когда я там работала, то познакомилась с Эрнестом Брауном.

Эрнест был первым, кто разработал эту идею… Что за идея? Идея употреблять минералы с Ям ха-Мелах как активные ингредиенты в кремах и других продуктах. Да, кстати, мы не говорим «Мертвое море», называем его Ям ха-Мелах. Но у него была одна проблема. Эти кремы должны быть стабильны, они должны сохранять свои свойства на полке магазина в течение двух лет. На каждом креме, что вы покупаете, всегда написано expiry date, дата, когда истекает срок годности этого продукта. И у Эрнеста не получалось ее продлить, на мое счастье.

– Два года – это какой-то стандарт?

– Стандарт, да. Это называется shelf stability («стабильность на полках»), проверяется Министерством здравоохранения.

– А что происходило с кремами, они расслаивались?

– Да, они расслаивались. Если крем расслаивается, его нужно немедленно убрать с полки, вернуть на фабрику. Даже если это происходит до истечения срока годности. Производитель несет ответственность за все последствия использования такого продукта: аллергия, раздражение, зуд.

Что такое крем? Сейчас будет немножко химии. Крем состоит из вещества в двух фазах: fatty phase и water phase. Один вид – это жиры. Это не только жирные кислоты, но и другие жировые ингредиенты, воск, например, они не растворяются в воде. А другой вид – водорастворимые. Потом, когда они смешиваются, получается эмульсия, например, молоко – это эмульсия, там есть жировой компонент и есть водный. Но когда эмульсия расслаивается – вы не можете поставить товар на полку, это некачественный продукт. Вам возвратят. И это была проблема Эрнеста. Но мне очень понравилась эта идея: израильская продукция, Ям ха-Мелах, я же большая сионистка. Я очень люблю Израиль. Как вы любите вашего сына? И наших детей мы тоже так любим – мы знаем, что они иногда бывают проказники, но мы их любим. Вот такое же мое отношение к Израилю. Я знаю, что тут есть проблемы, разные трудности, все такое. Но это моя страна, это же мое.

– Как произошел ваш первый контакт? Он вам написал письмо? Почему именно вам?

– Мы говорим про семидесятые годы, это пятьдесят лет тому назад примерно. Не было вообще косметической химии в Израиле. Конечно, была косметика, были «Хелена Рубинштейн», «Эсте Лаудер», «Ревлон». Готовые продукты привозили в бочках, уже на месте надо было расфасовать их в маленькие упаковки. Не было производства. Я была первая в этой профессии. И это было известно: есть такая София, она работает в «Хелена Рубинштейн» в Лондоне – не каждый мог там работать. И какой-то знакомый Эрнеста дал ему мои данные, а он мне написал, тогда еще не было интернета.

Мы договорились о встрече, вскоре после этого он приехал из Израиля как бизнесмен, сказал, что у него вот такой проект, вот такая проблема, и спросил, не могла бы я ему помочь. Я говорю: «Конечно. Не для вас, для Израиля, все для Израиля». Конечно, он меня спросил, сколько денег это стоит. Я говорю: «Для Израиля деньги, что вы говорите?» Это же мой патриотизм. Бесплатно, все бесплатно. Мы поработали неделю, получили результаты, и Эрнест уехал.

– Это вы делали параллельно с работой в «Хелена Рубинштейн»?

– После работы. Мне надо было получить разрешение, чтобы мне разрешили несколько часов проработать в лаборатории. И оговорить, что результаты не будут принадлежать «Хелена Рубинштейн», что у них нет на это никаких прав. Они согласились. «Хелена Рубинштейн» в тот период имела в Лондоне