Но зачем надо было почти сразу же вдребезги разносить этот имидж нашумевшими показательными и явно сфальсифицированными процессами, весьма негативно воспринятыми мировой демократической общественностью? Видать, идеологические и внутриполитические цели играли более значимую роль в принятии сталинской Конституции.

Вторая: Сталин хотел повысить эффективность управления на местах. Он надеялся использовать демократические процедуры для мотивации, оживления и очищения вялой и коррумпированной местной элиты. Качество партийно-хозяйственного аппарата на всех уровнях было крайне низким. Сталин это понимал, видел он и колоссальное общественное недовольство.

Чувствуя свое бессилие осуществлять контроль над бюрократией в ручном режиме, он решил задействовать контроль снизу. «Всеобщие, равные, прямые и тайные выборы в СССР будут хлыстом в руках населения против плохо работающих органов власти», – заявил Иосиф Виссарионович в интервью 1 марта 1936 года одному из руководителей американского газетного объединения «Скриппс-Говард ньюспейперс» Рою Уилсону Говарду. Это было напечатано 5 марта 1936 года во всех газетах, начиная с «Правды»[350].

«Слова Сталина в докладе на XVII съезде партии о возможности использовать парламентаризм и буржуазную демократию оказались далеко не случайными и имели отношение не только к европейским странам. Именно от даты произнесения их, скорее всего, следует вести отсчет медленно назревавшей идеи конституционной реформы в СССР»[351]. Все это хорошо, но реформа избирательной системы – лишь один из элементов конституционной реформы. А как объяснить другие чудесные откровения сталинской Конституции?

Третья версия носит конспирологический характер: Сталин с присущим ему коварством подкинул утопическую Конституцию, дабы выявить своих скрытых политических врагов, и, сделав это, обрушил на них всю мощь политических репрессий в привычном большевистском стиле. Действительно, многие советские люди, особенно из числа «бывших», поверили в Конституцию, а их оживление вызвало настоящую панику в местных органах власти. Например, некоторые при аресте требовали от сотрудников НКВД предъявить им санкцию прокурора – разумеется, безуспешно. Это требование Конституции было приостановлено летом 1937 года самим прокурором СССР.

Полагаем, каждая из трех версий имеет право на существование, и, как мы увидим далее, они взаимосвязаны и одна другую не исключает.

Возможно, часть окружения вождя пала жертвой собственной пропаганды и уверовала, что им удалось преодолеть все расколы в обществе, в том числе и классовый, прекратить латентную гражданскую войну и построить социализм. Партийные лидеры выражали уверенность, что к 1936 году все классы (крестьяне и рабочие) стали социалистическими и лояльными, и правительство теперь могло предоставить право голоса бывшим врагам, расширить социальные льготы и даже помочь коллективизированным крестьянам в борьбе с голодом 1936 года[352]. Это можно проследить в личной переписке и рабочих записях тогдашних руководителей страны. Вот для того, чтобы законодательно оформить эту иллюзию, называемую «завоеваниями социализма»[353], плюс узаконить победу государства в лице партократов над революцией, которую представляла разгромленная левая оппозиция, и было решено принять эту чудесную Конституцию.

Сталин критически относился к системе управления страной, четко понимал разницу между заслугами в революции и Гражданской войне, с одной стороны, и каждодневной административной деятельностью – с другой. Ему нужен был хороший повод почистить ряды партократов, управляющих страной. Конституция – отличный повод перезагрузить государство и общество.

В это время общество было шокировано лишениями, связанными с насильственной коллективизацией, осуществленной вне всяких правовых рамок, провальными попытками выполнения первого пятилетнего плана и ужасающим голодом 1932–1933 годов. Существенно снизились производительность труда и темпы экономического развития, резко увеличилась уголовная преступность, усилилась социальная напряженность. Существовала угроза дальнейшего усиления социальной напряженности, которая могла повлечь за собой социальный взрыв.

Поэтому идея некоторой либерализации режима не могла не вызвать положительного отклика в обществе. Политбюро утвердило решение о снятии судимостей с колхозников, осужденных за мелкие хищения по так называемому закону о трех колосках. В результате в год принятия Конституции и накануне предполагаемых выборов в Верховный Совет из мест заключения вернулось около миллиона человек. Отменялось распоряжение о высылке тысяч людей из Ленинграда, принятое после убийства Кирова. Большинство из них смогли вернуться в Ленинград, с них сняли судимости и обвинения, восстановили в избирательных правах. Были пересмотрены дела специалистов угольной промышленности, осужденных по «Шахтинскому делу», и реабилитированы все, кто проходил по делу о «Промпартии». Многим вернули ордена, звания и, само собой, право избирать и быть избранным.

Все это укладывалось в общую кампанию, которая была направлена на вовлечение отверженных в общественную жизнь Советского государства. Это были те, кто, с одной стороны, возможно, стали бы непримиримыми врагами Советской власти, а с другой – оставались глубоко инфицированы вирусом страха, и за их лояльность государство могло особо не волноваться.

Как мы уже не раз отмечали, в советской правовой «матрешке» доминирующую роль играло Право катастроф, причем в постпереломный период эта тенденция неуклонно усиливалась. Конституция СССР 1924 года не была популярна среди населения, как и законодательство времен НЭПа, тексты этих документов трудно было найти в магазинах. Не была Конституция и настольной книгой И. В. Сталина, иначе с чего бы он затребовал ее текст в особом секторе ЦК ВКП (б) в августе 1934 года[354]. Видимо, уже тогда его мысль работала в направлении конституционной реформы.

В записке членам и кандидатам в члены Политбюро от 25 января 1935 года он разъяснял свой замысел: «…Изменения в конституции надо провести в двух направлениях: а) в направлении улучшения ее избирательной системы; б) в направлении уточнения ее социально-экономической основы. Предлагаю: собрать через день-два после открытия VII съезда Советов пленум ЦК ВКП (б) и принять решение о необходимых изменениях в конституции Союза ССР. <…>…Поручить ЦИК Союза ССР создать конституционную комиссию для выработки соответствующих поправок к конституции с тем, чтобы одна из сессий Союза ССР утвердила исправленный текст конституции, а будущие выборы органов власти проводились на основе новой избирательной системы»[355]. 30 января 1935 года постановление Политбюро ЦК ВКП (б) «О Конституции Союза ССР и Пленуме ЦК» одобрило решение об изменении Конституции СССР с поручением создать комиссию для подготовки поправок, в том числе изменение избирательной системы[356].

Вообще говоря, действовавшая Конституция СССР 1924 года прямо не предусматривала возможности ее пересмотра, но поначалу речь шла именно о внесении изменений в действовавшую Конституцию СССР, однако решение о создании Конституционной комиссии ЦИК СССР говорило о начале совершенно иного, более масштабного процесса.

VII Всесоюзный съезд Советов принял 6 февраля 1935 года постановление «О внесении некоторых изменений в Конституцию Союза ССР», а 7 февраля 1935 года ЦИК СССР создал Конституционную комиссию под председательством И. В. Сталина и 12 подкомиссий по подготовке поправок в Конституцию. И. В. Сталин возглавил две комиссии – по общим вопросам и редакционную, В. М. Молотов – экономическую, В. Я. Чубарь – финансовую, Н. И. Бухарин – правовую,