– Сезар ди Эмери будет свидетелем, не переживай, о, строптивая красавица, – Орхан сделал какой-то жест, и один из трёх мужчин проводил отца до низкой софы у окон.

Послушная ему Элен… которая должна была следить за Агатой всё путешествие и которую так ловко вывел из участия с помощью хитрости и рома Джонотан, – теперь так же покорно заняла место рядом с отцом, молча взирая на Орхана и на Агату, но явно не понимая, что ей теперь делать.

И даже сейчас Агате чудился во взгляде укор в её адрес, будто она могла что-то сделать и как-то защитить свою честь! А впрочем, не знала ли Элен сразу, что всё должно закончиться вот так? Нет, явно не думала, иначе не была бы так рассеянна и строга сразу.

Но сейчас ни её строгость, ни возмущение не играют никакой роли!

Отец выглядел живым и здоровым, но будто одурманенным после всего пережитого и только слабо кивнул в ответ на пытливый взгляд Агаты. А может, то было воздействие магии Вильхельма – пират явно не отпустил отца просто так.

– Как видишь, всё в силе. Время исполнить наш уговор, – произнёс Орхан.

«Наш уговор»?! Вот как. Агата стиснула челюсти совсем как Джонотан, чтобы не бросить что-то гневное: она не знала и десятой доли того уговора, по которому отец заключил эту сделку, и он даже не сказал ей про артефакт! Только подумать: она узнала про артефакт не от родного человека, а от подлого пирата, который хотел их убить!

В один миг от волнения за жизнь отца она впервые дошла до нестерпимого желания его ударить, но показывать это при Орхане явно не стоило. Надеяться оставалось только на себя.

– Конечно, господин, – притворно улыбнулась она, поворачиваясь к Орхану и делая свой взгляд как можно более послушным и мягким, – раз вы исполнили своё обещание, я исполню своё. Только вы обещали освободить и нашего знакомого капитана, которого по ошибке схватили вместе с пиратами и…

– Меньше слов, дорогая! Меньше слов, я устал, – Орхан покачал головой и резко и повелительно захлопал в ладони. – Ахмед, давайте же сюда.

По его команде двое здоровяков притащили роскошный, украшенный золотом сундук и гулко ударили им о пол. Трое мужчин приблизились и почтительно поклонились Орхану.

– Орхан, брат наш, да будут ясны твои дни и озарены луной ночи, – начал один из них на ануарском. – Рады быть свидетелями радости твоей и подтвердить, что твои намерения чисты и избранница твоя принимает благосклонность твою и обещает открыть лицо своё только перед тобой, стать отражением твоим, как лунный свет – лишь отражение света солнца.

Ох, наверное, это всё издержки торопливых попыток перевода с ануарского – не говорят же они так в самом деле каждый день между собой? Хотя некоторая велеречивость была и у Фадии, но этот мужлан с бесконечными расшаркиваниями в словах казался особенно смешным.

Но если она правильно поняла: брат? Они все братья? Агата переводила взгляд с одного лица на другое, и ей все больше казалось, что она сходит с ума.

Трое молодых мужчин были похожи. Если бы не отличия в их одеждах, то можно было бы надеяться, что все происходящее – дурной сон. Они выглядели моложе Орхана, возможно, даже моложе самой Агаты, но казались такими же опасными, как и их брат. Правда, смотрели на неё скорее с живым любопытством и восхищением, без маслянистой, оседающей на коже нежеланным прикосновением похоти. Но она, оказывается, – отражение света! Видимо, сияющего Солнца самого Орхана. Прекрасно просто.

Агата бросила гневный взгляд на отца, тот смотрел прямо на неё, лицо его оставалось безучастным, таким же, как и всегда. И как она не замечала раньше, какие холодные у него глаза?

– Ахмет, Ахмад и Ахмед, да будут ясны ваши дни и жарки ночи, – проговорил Орхан нараспев на ануарском, – благодарю, что разделяете радость мою. Пусть свет мой озаряет избранницу мою, как сияет это золото, переданное в дар.

Оставалось надеяться, это слова ритуала, а не они все как на подбор сумасшедшие – с ней-то Орхан разговаривал на человеческом.

С этими словами Орхан принял из рук одного из братьев (Агата не смогла бы их отличить, даже если бы поняла, кто из них кто) тонкую и изящную золотую тиару. Он повернулся к Агате и, глядя в глаза, словно коронуя, опустил украшение на голову. Металлический край неприятно дёрнул волосы и царапнул кожу.

Орхан расправил цепочки, падающие на лоб и волосы полукружьями, и прошептал:

– Твой взгляд обжигает так же, как пламя, в чьём жаре создавались эти украшения. Забавно, что в наших краях того, кто может себе позволить одевать своих женщин в подобные украшения, называют дарующим воду, неправда ли? – он провёл рукой, словно бы поправляя цепочку, и его пальцы неожиданно коснулись щеки Агаты под тонким покрывалом.

Она едва не отпрянула, но второй рукой он удержал её за запястье:

– Как удачно я выбрал для тебя второе украшение! – он говорил так тихо, что Агата едва разбирала слова. – Будет напоминать тебе о том, что надо усмирять свой нрав, огненная моя.

Следующее украшение поднесли двое братьев – несчётное количество тонких золотых цепочек, словно драгоценная паутинка, переплетённых между собой.

– Расстегни брошь, дорогая, – приказал Орхан, встряхивая цепочки, которые рассыпали золотистые искры и тихий, едва слышимый перезвон.

– Что? – прошептала Агата, делая маленький шаг назад.

– Это ожерелье, – невозмутимо пояснил Орхан, поднимая цепочки выше. – Хочу посмотреть, как оно будет выглядеть на твоей коже.

Агата беспомощно оглянулась на отца, который будто дёрнулся в её защиту, но промолчал. Элен пошла вперёд, но её остановила Фадия и что-то быстро и яростно зашептала.

Агата скользнула взглядом по улыбающимся братьям и, стиснув зубы, подняла руки к шее. Она не покажет страх, это просто дурацкий ритуал. Лучше она сама расстегнёт эту брошь и сама придержит блузу, и не даст повода этому партнёру отца, чтоб его боги покарали, дотронуться до неё лишний раз.

Пальцы подрагивали, но Агате удалось убедить себя, что от злости, а не от страха, когда она расстегнула брошь, прихватив ткань на груди и обнажая ключицы.

Она только прикрыла глаза, когда тёплые пальцы скользнули по чувствительной коже и ловко застегнули на шее тонкое ожерелье. Оно обхватило горло плотно, словно ошейник, врезаясь в кожу. На грудь упали тонкие, почти невесомые золотые цепочки, крепящиеся к ожерелью и словно драгоценная вышивка украсившие её блузу.

– Подай руку, дорогая, – приказал