Никогда еще девушка не пыталась анализировать события своей жизни так тщательно, как последние несколько месяцев. Но мадам де Мартьер вызывала в ней напряжение. Как ни старалась, Хелена не могла понять истинных причин, по которым эта женщина вмешалась в ее жизнь.

Между Пласидом и Люциллой разразился спор о творчестве Гёте – говорить те сразу начали порядком громче и оживленнее, отчего сосредоточиться на рассуждениях для Хелены уже не представлялось возможным.

С раздражением мадемуазель де Фредёр откинула штору и высунулась в окно. Мимо их экипажа проплывала одна из центральных улиц, наводненных торговцами, бездомными, компаниями военных и семьями с детьми. Казалось, сколько ни проезжали они с Пласидом по городу, его наводняли одни и те же люди, что ходили по кругу, словно картонки в театре кукол на ярмарке.

– Смотри! Кажется, это та гадалка! Помнишь, про которую после пикника…

От внезапного выкрика девушка обернулась и вздрогнула. Какой‑то юноша, приобняв свою спутницу, довольно бестактно навел трость на карету. Их с Хеленой взгляды пересеклись, и на середине фразы незнакомец осекся. Впервые узнанная, мадемуазель де Фредёр ощущала себя невероятно польщенной, хотя и решила того не показывать. Не без труда скрыв улыбку, Хелена уселась обратно на свое место и задернула ткань. Люцилла смотрела на нее в упор все с той же сдержанной нежностью. От этого странного выражения лица по коже Хелены побежали мурашки. Дабы вновь отвлечь женщину на отца, девушка попыталась завести разговор.

– Нам еще долго ехать? – спросила она у месье де Фредёра с деланым равнодушием.

– Не более минут двадцати, дорогая. Чего и следовало ожидать, за интересной беседой дорога пролетела совершенно незаметно. Вы согласны со мной, мадам?

– Безусловно. Давно я не проводила часы в обществе, столь для меня приятном! И, моя волшебная, раз уж о том зашла речь, какие книги тебе по душе?

– Никакие. Я читаю только журнал «Красный экран».

– Мы в свое время пытались, но так и не смогли привить Лени любовь к чтению. Все это весьма печально…

Почти стыдливый тон отцовского голоса хлестнул пощечиной. От обиды губы Хелены задрожали, но она нашла в себе силы процедить ответ.

– Отец, может, вы без меня будете обсуждать то, что я так и не набралась ума ни без вашей помощи, ни якобы с ней? Уж извините, что мои интересы вам не по душе, но я такая, какая есть.

Хелена раскрыла свой веер, но от возмущения, из-за которого подступали слезы, так и не смогла сделать ни взмаха. Отец замолчал, кажется, оторопевший от ее внезапного хамства; Люцилла же выглядела скорее расстроенной. Остаток пути прошел в неуютной тишине.

* * *

Публика на Елисейских Полях значительно отличалась от той, что заполоняла остальные кварталы и улицы. Гувернантки в характерных чепцах вышагивали со своими накрахмаленными воспитанниками. Многие экипажи, казалось, принадлежали если не Людовику XIV, то кому‑то из его свиты. Здесь не было места людям неподходящего сорта. «Элизиум» подпускал к себе лишь тех, кто купался в отблесках роскоши.

К Елисейским Полям Хелена всегда испытывала особую смесь нежности и восторга. Она ощущала с этим местом взаимную душевную близость. Будто именно в ней многочисленные аллеи и фонтаны нашли наконец истинного ценителя, в ожидании которого томились десятилетиями.

Возможно, при других обстоятельствах она и сейчас бы придалась блаженному единению с этой величественностью. Но теперь напряжение душевных сил девушки сводилось к тому, чтобы, подавая руку отцу, сдержать слезы. Решив, видимо, не мучить дочь разговорами за бесцельной прогулкой, Пласид сразу повел дам к одному из летних кафе. Возле железной ограды, отделявшей эстраду и дюжину столиков от пешеходной части улицы, столпились зеваки. За их спинами само кафе-шантан было едва видно. Месье де Фредёр молча сунул стоящему у калитки портье несколько купюр. С почтением, свойственным умасленным деньгами служащим, швейцар распахнул дверцы и лично провел компанию к одному из столов.

Собравшиеся в тот день посетители являли собой общество благопристойное, но скучное: компании разновозрастных дам, несколько влюбленных парочек и три семьи человек по пять-семь.

Хелена позволила швейцару придвинуть за ее спиной стул и выжидающе посмотрела на отца. Пласид всегда садился по левую руку от нее, даже в присутствии других женщин, дабы уделять больше времени уходу за дочерью в рамках столового этикета. Это давно превратилось в негласное правило.

Но Пласид собственноручно усадил Люциллу, а потом разместился между ними. Мадемуазель де Фредёр оказалась слева.

Это ощущалось Хеленой как предательство. Мадемуазель де Фредёр никогда не задумывалась, воспринимает ли она их с отцом как некий тандем или команду. Внимание и опеку с его стороны она чувствовала постоянно. Теперь же чувство поддержки от Пласида пропало.

Не зная, куда себя деть, девушка уткнулась в меню и принялась раз за разом пробегать глазами сорта вин. В итоге, когда пришло время сделать заказ, девушка растерялась и указала на случайно попавшиеся салат и пирожное.

Уверенность месье де Фредёра, что концерт посвятят гражданской лирике, не оправдалась. Но то было, пожалуй, к худшему для юной мадемуазель. Как назло, звучали лишь печальные песни о жизни, от которых ей стало совсем тошно.

Запели «Пять этажей» [49], которую вслед за солисткой подхватили все зрители. Звучала история женщины, ставшей одинокой старухой из-за череды неудачных романов. От внезапной волны жалости к себе Хелене захотелось лечь прямо на пол и обхватить руками колени.

Рядом со сценой образовалось несколько танцующих пар, которые преимущественно топтались на месте в подобии вальса. Но тут одна из девушек резко остановилась и стала ощупывать шею. Ее партнер забеспокоился и принялся о чем‑то расспрашивать. Вокруг особы столпилась половина присутствующих, а та все держалась за горло и испуганно мотала головой.

Мадам де Мартьер поднялась и прошла к компании нескольких увешанных камнями старушек. Под всеобщее недоумение женщина нагнулась и молча влезла к дамам под стол. Где‑то с минуту почтенные старушки испуганно поджимали ноги, но потом кудри Люциллы вновь показались из-под скатерти. Когда она направилась к испуганной девушке, та сперва отпрянула, но мадам де Мартьер быстро вложила ей что‑то в ладонь.

– Полагаю, это ваше?

Особа заглянула в свой кулак и просияла от радости. В следующий миг она под восторженный шум толпы застегнула на шее медальон.

– Благ-годарю вас, мадам! Вы представить себе не можете, как много для меня это значит!

– Ваш жених жив и скорейшим образом вернется из Мексики [50]. – Люцилла с нежностью улыбнулась. – Снарядом ему повредило руку, но он все же надеется, что вы примете ее вместе с его сердцем спустя месяц-другой.