Шрифт:
Закладка:
— Вот! Это и есть Кривая Лука, вернее то, что от неё осталось, — с горечью заметил капитан. — Каким-то чудом, вовремя спрятавшись в лесах, нескольким семьям из неё удалось уцелеть. Вырыли они себе землянки возле своих бывших домов. Я им ещё досок немного дал, а они мне за это картошки. Не сумели фрицы разыскать всех ям, где они прошлой осенью картошку спрятали, вот она их и выручает. На всю деревню одна коровёнка осталась. А жители-то — одни старики, женщины и дети. Вот уже и колхоз организовали, сеять собираются. Приезжал тут к нам какой-то представитель из района, семян обещал дать, ну а пахать, один старик говорит, на бабах будем… И до чего же живуч наш русский народ! Ну в какой стране после такого разорения смогли бы так быстро в себя прийти? А у нас, пожалуйста, ещё фронт в каких-нибудь 12–15 километрах, а они уже сеяться собираются!
Борис и Неустроев согласились с мнением капитана, но, откровенно говоря, их головы в этот момент были заняты не столько судьбой жителей Кривой Луки, сколько тем, где и как они смогут разместить свои госпитали.
После недолгого обсуждения решено было разделить эту местность таким образом, чтобы мыс, на котором они стояли, и линия от него в глубину леса стали границей между их госпиталями. Территорию вверх по реке облюбовал Неустроев, Алёшкин согласился на оставшуюся часть, то есть немного вниз, а если смотреть на речку с мыса, на котором они стояли, то вправо от него.
И тут они оба вспомнили о больших штабелях досок, бесцельно лежавших около лесопильного завода. Алёшкин сказал первый:
— Вот что, товарищ капитан, нам это место нравится, но без вашей помощи мы ничего здесь сделать не сумеем. Лесок этот трогать нельзя — маскировку нарушим, а строиться нам нужно. Тут доски нужны, дадите нам?
— Как это дам? Эти доски для нашего полка нужны! Вот, может быть, поменять на что-нибудь? — хитро усмехнулся капитан.
Неустроев задумался:
— На что же поменять-то?
— Мои ребята пообносились совсем. Со склада ничего получить не удаётся, а ведь у вас обменный фонд есть. Да и горючего вам на переезд, наверно, подкинут. Подумайте!
Алёшкин усмехнулся.
— Ну, я вижу, мы сговоримся! Завтра или послезавтра пришлём своих помощников по хозчасти, с ними и договоритесь.
Распрощавшись с капитаном, оба начальника, довольные тем, что вопрос с новым местоположением так удачно разрешился, отправились в обратный путь.
Весна уже полностью вступила в свои права. Снегу почти не было, лишь кое-где по северным склонам овражка лежали небольшие, уже совсем почерневшие его остатки. Дорога раскисла, всякое движение по ней прекратилось полностью. На 15-километровом отрезке её, который нужно было преодолеть, стояла одинокая автомашина ЗИС-5 в ожидании какой-либо помощи. Она была загружена снарядами. Людей ни в ней, ни рядом не было видно. Лишь поравнявшись с ней, наши путники заметили двух красноармейцев, лежавших на почти сухом бугорке и мирно о чём-то беседовавших.
Увидев подъехавших командиров, они, очевидно, немного испугались, потому что оба вскочили и вытянулись. Первым ехал Алёшкин, поэтому к нему и обратился один из бойцов, вероятно, шофёр:
— Так-то, товарищ майор, застряли вот! Никакой мочи нет! Машину почти совсем запорол. Мы уж и слеги, и хворост подкладывали, ничего не берёт, прямо прорва какая-то!
Машина действительно застряла почти по самый кузов. «Вероятно, и мотор залило», — подумал Борис.
— Что же теперь делать думаете? — спросил, подъезжая к разговаривающим, Неустроев.
— Что же сделаешь, товарищ майор? Вот сидим, ждём, может, трактор какой пойдёт, тут сейчас ходят, али танк. Они вытянут. Там, дальше-то, посуше будет. Я уж эту дорогу как свои пять пальцев знаю: почитай, с февраля по ней кручусь.
— А еда-то у вас есть?
— Вот чего нет, того нет, — сокрушённо заметил второй красноармеец, опасливо взглянув на первого, имевшего на погонах ефрейторские полоски.
Борис засмеялся:
— Да-а, без еды загорать плохо! Ну, ладно, не горюйте, тут километрах в пяти наши госпитали стоят. Приходите к нам по очереди, накормим.
— Я, товарищ майор, машину и груз бросить не могу, а он пусть идёт и мне принесёт, — ответил ефрейтор.
— Хорошо. Вон, видишь, там, вдали сосновый лес, там мы и стоим. Идите прямо к кухне и скажите, что начальник госпиталя Алёшкин приказал как следует накормить и с собой для командира дать. Понятно?
— Так точно, понятно! — радостно ответил боец и, подмигнув своему командиру-ефрейтору, подтянув ремень на шинели и, закинув винтовку за плечи, бодро зашагал в указанном направлении, вскоре опередив ехавших на лошадях Алёшкина и Неустроева. А они ехали очень медленно, стараясь держаться около дороги, постоянно объезжая встречавшиеся на пути, покрытые набухшими почками и серёжками, кусты ивняка и прямо пробираясь через них.
Один раз Борис, нечаянно дёрнув повод, заставил коня передними ногами ступить на наезженную часть дороги и чуть не оказался в грязи. Едва копыта попали в жидкую грязь, как конь провалился в неё чуть ли не по грудь. Животное испугалось и, напрягая задние ноги, с такой силой вырвало передние из грязи и повернулось на дыбах в сторону от дороги, что Борис с трудом удержался в седле.
— Э, да ты прямо цирковой наездник! — засмеялся Неустроев.
Но Алёшкину было не до смеха. Во-первых, он испугался падения с лошади, а во-вторых, вместе с передними ногами коня в грязь окунулись полы его шинели, и теперь они, впитав в себя воду и покрывшись толстым слоем грязи, пачкали остальную часть его одежды и нелепо свисали с боков. Вид у него стал плачевный. Это происшествие навело обоих начальников на грустные размышления. Если даже артиллерийский ЗИС застрял, а артиллеристам всегда давали новые, самые исправные машины, то, конечно, ни о каком переезде по этой дороге на их стареньких, еле ползающих машинах, да ещё и на автобусах, не может быть и речи. А между тем санотдел требовал, чтобы госпитали развернулись на новом месте не позднее 24 апреля!
Усилиями Захарова и помпохоза из госпиталя Неустроева к 20 апреля на новом месте были
