– Не будет никакого камина, – перебил меня дядя. – Те операции, которые я сделал, чтобы родить Ягайло, довольно скоро меня убьют. Я использовал свое тело как инструмент на дороге к мечте. И сточил его полностью. Если бы это был молоток, стало бы видно, что его хватит на десяток ударов, а потом он рассыплется в труху.

– Молотки не рассыпаются, – сказал Ягайло и усмехнулся. Предстоящая смерть отца его не смущала и не пугала – подозреваю, они говорили об этом не раз и не два и давно уже привыкли к этой теме настолько, что могли шутить о ней без неловкости.

Я пока не мог.

– Этот молоток слишком часто использовали не по назначению. – Дядя отвечал сыну, но смотрел на меня. – Высший класс считает тело храмом, чем-то святым. Точнее, постулирует, объясняя это тем, что нужно соблюдать «супружеский час» и строгать детей. Но если ты выполняешь обязательную программу, то можешь изменять супругу, придерживаясь нехитрых формальностей в виде дорогих подарков… И даже впадать в ересь гомосексуальных связей, главное, чтобы никто об этом не знал! Но это все ложь, ложь, ложь! Я добровольно вышел из схемы. Я не хотел лгать ни себе, ни окружающим. Я хотел жить своей жизнью, хотел вместо потока суррогатной любви получить хотя бы каплю, но настоящей!

– И теперь умираешь, – сказал я, не сдержавшись.

– И это мой выбор, – неожиданно успокоился дядя. – Ладно, хватит проповедей, тем более что ты сын своего отца и переубедить тебя мне все равно не удастся, как нет смысла рассказывать волку о прелестях вегетарианства. Перейдем ко второму вопросу – что я делаю с бутылками.

– Биохимия, – подсказал сидящий рядом со мной Ягайло.

– Именно, – кивнул дядя. – Хейсы невидимы для женщин в Буре. Чтобы вынести Ягайло, нам с тобой нужно будет стать невидимками, но если я для них заведомо невидим, ты-то мужчина, полностью гетеросексуальный, а значит, тебя используют и убьют, едва ты появишься на улице.

– Я быстро бегаю, – усмехнулся я, хотя перспектива меня откровенно пугала.

– Чушь, – ответил дядя. – Я планировал этот день несколько лет и отдавать события на откуп случайности не собираюсь. Мы опрыскаем тебя водой с содержанием моей слюны, и ты станешь неинтересен большинству женщин, главное – не подходи к ним близко.

Звучало не слишком приятно, но я кивнул – это увеличивало мои шансы выжить, а потому не было смысла отмахиваться просто из-за отвращения.

При этом я отметил, что дядя снова походя нарушал мои границы. Мое тело действительно было моим храмом, и обрызгаться водой с содержанием его слюны означало сломать часть рамок, выстроенных в самой моей основе.

– Я дам тебе пульверизатор, и если увидишь, что на тебя обращают внимание, побрызгаешься еще, – сказал дядя.

В этот момент снаружи раздался визг, затем еще один, а через несколько секунд я вынужден был зажать уши, так как этот крик проникал в самое мое нутро, требуя бежать, не разбирая ничего впереди.

Очнувшись, я обнаружил себя перед дверью, и дядя с братом пытались меня удержать. Криков я больше не слышал.

– Что это было? – спросил я.

– То, чего я не предусмотрел, – ответил дядя. – Ты относишься к небольшому проценту мужчин, которых крик входящих в Бурю женщин вводит в истерическое состояние. И ты слишком сильный для нас.

Ягайло протянул мне пару салфеток, показав на уши – мол, суй туда, а затем, не следя за моими дальнейшими действиями, пошел обратно в переговорку.

Я пожевал салфетки, засунул жеваные шарики в уши, и едва я это сделал, как снаружи снова завизжали.

У меня все внутри сжалось, меня тянуло немедленно вырваться на улицу, найти самое большое свободное пространство и броситься бежать – в жогов горизонт, подальше отсюда, как можно дальше.

Но на этот раз импровизированные беруши ослабили удар, и я смог удержаться.

Дядя тем временем вытащил две трехлитровые бутыли с водой, прикрутил на одну из них насадку-пульверизатор, достал два плаща, расстелил их на полу и начал обрызгивать.

Ягайло быстро и жадно грыз нарезанную траву. Меня передернуло – даже не от самого этого факта, а от того, с каким наслаждением он поглощал это неаппетитное блюдо.

Закончив с плащами, дядя жестом показал мне, чтобы я поднял руки, а потом прошелся по мне из бутыли, стараясь сильнее опрыскать подмышки, пах, ладони и ноги ниже щиколоток.

Когда мы закончили и я обернулся к Ягайло, тот уже спал, а изо рта у него торчал клок недожеванной травы.

И – он снова стал уродливым, мой двоюродный братец. А я освободился от влияния его феромонов.

Дядя тем временем накинул на меня один из плащей, подошел к Ягайло и начал заворачивать его во второй. Я сунул руки в рукава, застегнулся – плащ оказался мне велик, – затем помог дяде укутать брата.

Потом настало время сумки – я помнил ее, дядя достал этот баул из гроба, в котором прилетел Ягайло. Братец был аккуратно уложен в сумку в позе эмбриона, потом дядя застегнул три последовательных клапана, сбрызгивая каждый из пульверизатора, а в конце тщательно обработал всю сумку, не исключая торчащую из нее трубку, через которую, видимо, дышал братец.

Время от времени с улицы доносились вопли, но все реже и не такие громкие. Когда брат был окончательно упакован, дядя жестом показал, чтобы я вынул беруши.

– Уже не опасно, – сказал он. – Буря запускается, когда в одном месте собирается большое количество женщин на грани Блеска, и в самом начале те, кто уже потерял рассудок, кричат, инициируя остальных. Но когда бо́льшая часть уже под властью Бури, кричать почти перестают. Могут, например, в азарте преследования, но это уже холостой крик, не опасный.

– Мы сразу идем? – уточнил я.

– Нам нужно пройти около километра, если по прямой, до стены, – ответил дядя. – И при этом не умереть, не потерять никого из спутников и найти группу, которая попробует штурмовать стену, а потом присоединиться к ней, где-то к полуночи. Сколько ты отведешь на это времени?

– Час? Полтора? – спросил я.

– Часа три, полагаю, – ответил дядя, поджав губы. – Надеюсь, Яго с этого снотворного проспит около четырех часов. Сейчас восемнадцать сорок, то есть до двадцати двух нам надо пересечь стену.

Три часа на один километр? Я пожал плечами. Ну, дяде виднее.

– Не пытайся с ними говорить, – сказал дядя. – Вообще не открывай рот, даже в маске. Дыши носом.

– В какой маске? – удивился я и тут же