и еще большая ошибка – что я решила проверить тебя, вместо того чтобы поговорить с твоими отцом и дедом. Это был даже не тупик, это был провал! Еще и Раннэ запуталась, у девочки хорошие мозги, но совершенно нет стиля!

– Ты про то, что я ей понравился? – уточнил я.

– Я про то, что она пыталась меня шантажировать и давить на меня!

Дядя, который стоял рядом со мной и все слышал, закатил глаза. Было очевидно, что Раннэ в его глазах только что набрала довольно много баллов. Не знаю, как со стилем, а с инстинктом самосохранения у моей любовницы точно были проблемы.

– Что ты предлагаешь? – спросил я. Взмахом остановил порыв дяди, который собирался забрать у меня телефон. – Какой выход ты видишь?

– Ты должен уехать оттуда как можно быстрее, – мгновенно ответила мать. – Айранэ дома, ей еще плохо, но она уже пришла в себя. Расследование близко к завершению, но мы не сможем наказать виновных, если у них будут доказательства того, что ты ввез в дистрикт жога. Такую бомбу наша семья не выдержит.

– Хорошо, что ты заговорила о семье, – ответил я. – Тут со мной мой любимый дядя и мой двоюродный брат. Меня всю жизнь учили, что семья – это главное. Как я могу их оставить? Предложи план, в котором они выживут.

Дядя скривился, он не верил, что я могу что-то выторговать у матери.

– Они умрут сегодня, во время Бури, – твердо ответила мать. – Скрыть жога от женщин в таком состоянии невозможно. Если вы попытаетесь выбраться вместе, вас убьют, всех троих, потому что мои враги уже знают, где вы, – я, правда, надеюсь, что их знание ограничено Анклавом, а не тем офисным зданием, за аренду которого, кстати, несколько лет подряд платили из моих денег.

– Наших, – уточнил я.

– Что?

– Наших денег, семейных, – сказал я. – Дед мне объяснял, еще когда я был совсем ребенком, что в клане нет богатых людей, у всех только на карманные расходы, зато богата сама семья. Ты пользовалась деньгами клана.

– Это не важно, – сказала мать. – Володя, последний шанс. Когда я положу трубку, твой горизонт возможностей опустится так низко, что тебе придется ползти.

– Я остаюсь, но ты можешь мне сказать, с какой стороны анклава будет меньше милиции этой ночью. И когда мы выйдем, я помогу дяде скрыться, и ты никогда больше о них не услышишь.

Некоторое время в трубке было молчание. Я догадался, что мать с кем-то разговаривает, и понял – там, рядом с ней, дед Митяй, а еще, возможно, отец.

– Выходите у Ратуши. Там кажется, что стена высокая, но внутри анклава гаражи, а снаружи много деревьев примыкают прямо к стене. Возьмете короткую лестницу, подниметесь на стену, спуститесь по деревьям. Дядя Митяй прикроет.

Она положила трубку.

– Ты же не думаешь?..

– Нет, конечно, – ответил я. – Пойдем в другую сторону.

Завершенный разговор что-то во мне перевернул, и я пытался понять – что именно. Перебирая слова матери, я добрался до самых первых и вдруг понял.

Отец.

Идеальный высший, мужчина мечты, отличная карьера – причем не по протекции своего отца или того же деда Митяя, а своя, чистая. Поссорился с отцом, честно отслужил в армии несколько контрактов, мотался по делам Славянского Союза по всему миру, начинал снайпером, с офицерской должностью, потом был командиром разведроты. Потом ранение, вернулся в дистрикт, открыл свое детективное агентство, раскрутил его, а когда достиг потолка – принял предложение перейти в милицию на полковничью должность, причем еще долго отказывался, так как не хотел служить под дедом Митяем.

Проблема была только в одном: любой мой двоюродный брат получал от него больше подарков и внимания, чем я. Конечно, став отцом, я во многом понял его…

Но тогда мне было тяжело.

И вот сейчас он снова принимает участие в моей судьбе. Его не было рядом, когда я оканчивал колледж. На мою свадьбу он заглянул на десять минут – только для того, чтобы обнять невесту и прошептать ей на ухо что-то, от чего она покраснела от лба до груди.

А когда решил, что я ошибся, он тут же прибыл, чтобы подправить мою судьбу. Ну конечно, у идеального мужчины не может быть неидеального сына!

Дядя тем временем нареза́л траву и ссыпал ее в контейнер для завтраков, видимо найденный на офисной кухне.

– Когда будет Буря? – спросил я.

– В любой момент, – ответил он. – Но скорее всего, часа через три. Ближе к вечеру матери из авторитетных устроят какое-нибудь представление – может, публичную порку или показ мод. Что-то яркое и неожиданное. Это вызовет Блеск у нескольких женщин поблизости, пойдет цепная реакция, и разразится Буря.

– Показ мод? – удивился я.

– В Бельгии четыре года назад затеяли показ мод, моделями взяли не высших, как обычно, а просто девчонок из анклава. Ну и одежда – повседневная, но с какими-то вычурными деталями, да еще ноги и верх груди закрыли, а интимные места у некоторых моделей обнажили, едва завесив чем-то прозрачным. Как результат – массовый Блеск, переходящий в Бурю, на полторы недели раньше, чем они планировали. Не слышал этой истории?

– Нет, – признался я.

– Потому что это женские информационные потоки. Ты читаешь и смотришь то, что для тебя вынесли даже не мужские фильтры, а фильтры для состоятельных мужчин высшего класса из Славянского Союза. Впрочем, что я тебе рассказываю, ты ведь и сам – часть такого же фильтра.

Я кивнул. Конечно, я никогда не сидел на новостях, но, читая материалы для журнала в качестве одного из выпускающих редакторов, я отлично чувствовал, что можно пускать в номер, а что нельзя. И регулярно заставлял авторов переписывать их материалы, если они не соответствовали актуальной политике дистрикта или всего Славянского Союза.

– Так вот, племянник, – дядя усмехнулся, – чаще всего Буря начинается по плану. Вот уже несколько веков матери, чувствуя ее приближение, выдают какое-нибудь показательное шоу, и с него все и начинается. В Славянском Союзе чаще всего это порка: выводят пару мужчин и пару женщин, оглашают приговор, снимают с них портки и проводят показательную экзекуцию.

– Какая дикость, – скривился я.

– Это не дикость, – рассмеялся дядя. – Дикость – это когда в разъяренной толпе гибнут сотни людей, в том числе молодые, сильные, талантливые, – а не несколько старых и больных. Дикость – это когда Буря идет не по плану, как оно случилось в Бельгии. Ты помнишь Тиму Ринатовича Старобинца?

– Смутно, – ответил я. – Вроде какой-то казнокрад? Его еще посадили на двенадцать лет за растрату?

– Ха! Это была показательная