Дядя аккуратно скинул рюкзак, прислонив его к стене недалеко от покойника, а сам принялся неожиданно ловко карабкаться по стальным полосам и шипам на деревянных воротах кверху.

Там он переполз на стену, ухватился за балясины декоративного балкончика под окном, вылез наверх, как-то зацепился за балясины ногами, достал из кармана нож и начал колдовать с пластиковой рамой.

– Это надолго? – спросил я.

– Кто ж знает… Не отвлекай…

Раннэ подошла ко мне сзади и ущипнула за шею. Когда я обернулся, ее там не было, она ущипнула меня с другой стороны.

Я тяжело вздохнул и сел на булыжную мостовую. Взглянул на площадь – помост был неожиданно хорошо виден даже отсюда – и с ужасом понял, что там, наверху, остались только две «конкурсантки», а значит, выделенное нам время подходит к концу.

– Как мы закинем Яго наверх? – спросил я.

– Закинем, – эхом отозвалась Раннэ.

В ее голосе я почувствовал какую-то бездумность и в этот момент понял, что ее «накрывает». Не знаю, что было тому виной – сама Буря, происходящая вокруг, «конкурс красоты», мое присутствие, что-то еще или все вместе, – но она явно на всех парах двигалась к Блеску, и даже то, что от меня воняло хейсом, ее больше не смущало – или смущало уже недостаточно.

– Дядя, у нас проблемы, – сказал я.

– УНасНетПроблем! – пропела Раннэ, хотя понять меня, говорившего на низкой, мужской речи, на мой взгляд, у нее шансов не было.

– Сейчас! Еще минуту! Тащи поддоны! – крикнул сверху дядя.

Действительно, неподалеку была целая груда поддонов – под трупом лежал только один, остальные валялись чуть поодаль.

Я взял один – тяжелый! Раннэ схватила другой, явно копируя мои действия. За пару минут мы набрали импровизированный помост, на который могли закинуть Ягайло, чтобы затем втащить его в окно.

Тем временем дядя нажал на створку, и она приоткрылась – но совсем чуть и так зафиксировалась.

– Не то положение! – в ярости заорал дядя. – Сейчас!

А потом меня охватила эйфория.

Я был мир, и мир был – счастье.

– Нет, нет, нет! – орал кто-то сзади, голос казался знакомым, но это не имело значения. Я бежал вперед, чтобы немедленно отдать долг чести новой прекрасной королеве.

Это было настолько чудесное ощущение, чувство, когда всё, всё кристально прозрачно и не надо делать выбор, не надо ничего решать – можно просто жить, позволяя самой волшебной и яркой королеве в мире царствовать, направляя меня туда, где я буду нужен.

Кто-то был рядом, кто-то мешал, и я отмахнулся походя, снося помеху далеко в сторону.

Передо мной расступались, меня трогали, дергали за одежду, вырывая клочья, но это не имело значения.

В конце, перед помостом, было так плотно, что мне пришлось залезть на спрессованных в единое целое женщин и идти по их плечам, а потом я вышел на деревянный помост и встал на одно колено перед самой прекрасной королевой из всех существующих.

Перед своей матерью.

Она толкнула меня, я упал на помост спиной, а она прошлась по мне, наступив на живот, а затем на левое плечо, и проследовала дальше.

В этот момент сознание начало возвращаться. Я вдруг понял, что лежу в центре помоста посреди бушующей в Буре толпы. В голове было так пусто и звонко, что эта мысль билась о стенки черепа, не прибавляя при этом осознанности.

То есть я уже понял, что происходит, но пока не мог осознать – плохо это или хорошо.

Совсем рядом кружился, рыча и визжа, водоворот счастья вокруг матери, то и дело из него выскакивали обнаженные или полуобнаженные женщины, девушки и старухи, обессилевшие от счастья, а их место занимали всё новые и новые.

Я приподнялся и увидел вдалеке – внутри анклава, там, откуда мы пришли, – команду «водолазов» – спасателей.

Они явно следили за матерью, чтобы вмешаться, если ей будет что-то угрожать.

С другой стороны, у ворот, в одиночку пытался поднять сумку на поддоны дядя. У него не хватало сил, а над ним зияло распахнутое окно – и до него было совсем рукой подать.

Отчаявшись, дядя расстегнул сумку и вынул оттуда Ягайло, пытаясь, видимо, привести его в чувство и заставить самого заползти наверх.

В момент, когда дядя открыл сумку, тональность криков вокруг матери сдвинулась – от счастья к неуверенности и почти сразу к тревожности.

И в этот момент я вышел из состояния апатии, разум полностью вернулся ко мне и я – вместе со множеством женщин – рванул в сторону дяди, понимая, что все равно опоздаю, что и его, и Ягайло порвут прежде, чем я успею…

А что я успею?

Я видел, как дядя бросил сына – тот так и не пришел в сознание – и пошел, расставляя руки, прямо на бегущих на него женщин.

В этот момент раздался какой-то жуткий, чудовищный, неприятный свист. Я сморщился и посмотрел на его источник – это была та спасательная команда в «водолазных» костюмах.

От звука бо́льшая часть женщин на площади упала на колени, а кто-то и ничком, однако остались несколько – в основном пожилых, но еще крепких, похожих чем-то на статую Неизвестной Матери, – которые, словно сквозь буран, перли в сторону дяди.

Тот, чувствуя, что у него появляется шанс перекинуть сына, тут же обернулся к Ягайло, и над площадью раздался новый крик, вплетающийся в завывание сирены.

А я разглядел, как от трупа поднимается Ягайло с окровавленным ртом и бездумными глазами.

Звук сирены умолк. Я обернулся и увидел, как убегает спецназ в скафандрах. А в следующий момент женщины по всей площади начали подниматься, и в голове у меня снова оказалось пусто.

А потом я понял, что жога Ягайло надо сжечь. Его надо уничтожить, жог слишком опасен, он не должен существовать, и для этого я взял какие-то обрывки тряпок и понес их на помост.

Меня снова толкали, трогали, кто-то даже гладил.

Наверху, вокруг одного из столбов, собрали кучу деревяшек из разломанных поддонов, штакетника, выломанных из самого помоста.

Я помогал женщинам укладывать дрова, а потом – приковывать себя к столбу. В какой-то момент я неожиданно понял, что надо не просто сжечь жога Ягайло, но еще и то, что жог Ягайло – это я. А значит, сжечь надо именно меня и прямо сейчас, пока не случилось непоправимого.

Неожиданно выяснилось, что этот столб рассчитан на женщину – а значит, выше, чем нужно, и меня надо подтолкнуть кверху, чтобы закрепить в оковах. Мне подсовывали под ноги деревяшки, я