даже лампы были заправлены особым маслом. Так вот всё и вышло: царь вкусил-таки эйнемской любви и вообще хорошо повеселился, Нира с Шалумишем попали в милость, а я получил немало подарков и от царя, и от Шалумиша, и даже Нира подарила хороший кусок шёлка на платье. Кстати, ещё неизвестно, в какой степени Саррун обязан своим возвышением себе, а в какой – бёдрам отпрыска. В общем, все довольны, но в Золотом Дворце тайны не скроешь, немудрено, что пошли слухи. Эх, жаль, что нужно хранить всё в тайне – какая комедия бы получилась! Хотя, как знать, может спустя много лет, находясь далеко-далеко отсюда, я и решусь, но не прежде, чем Саррун отправится в чертоги Урвоса или там к этому их Марузаху.

– Да, – протянул Энекл– странные вещи случаются на свете. Ты ему веришь?

– Почему бы и нет? Очень похоже на Нахарабалазара.

– Я оскорблён твоим недоверием, Энекл, – фыркнул Феспей, – разве я когда-то тебе лгал?

– Сегодня, нет. Но тогда что же мы думаем? Раз ты оказал такую услугу Шалумишу, может попросить его замолвить за нас словечко перед папашей?

– Знал, что ты спросишь. Я тоже об этом подумал, но это бесполезная затея. Саррун сына презирает. В лучшем случае он просто не обратит внимания на его просьбу, в худшем – задумается, с чего бы это он за вас заступается, и не известно ли вам что-нибудь особенное.

– Это из-за мужеложства? – спросил Энекл.

– Думаю, Сарруну плевать на мужеложство, а вот то, что его сын слаб, изнежен и похож на бабу... Такой человек, как Саррун, должен быть от этого в ярости. Счастье Шалумиша, что оба его брата погибли, иначе, готов спорить, он давно бы уже неудачно упал с лошади или там подавился костью.

– Ну что ж, будем ходить по улицам осторожнее.

– Уж пожалуйста. Я люблю пиры, но тризну по вам с удовольствием пропущу.

– Надеюсь, мы все её пропустим. По крайней мере в ближайшие лет сто, – сказал Диоклет. – Давайте лучше о чём-нибудь хорошем, всякой дряни на сегодня уже довольно. Что ты там рассказывал про новую трагедию? Когда будешь представлять?

– О, рассказ о высоком нельзя вести просто так. Сперва нужно выйти на двор и, в свете звёзд, наполнить сердце вдохновением. Ну и опустошить пузырь, естественно. Сейчас вернусь и расскажу.

Что-то насвистывая, Феспей вышел на задний двор. Переглянувшись, Энекл с Диоклетом рассмеялись и, отсалютовав друг другу чашами, выпили. Свежевыпеченный хлеб источает божественный запах, кувшин полон отличного вина, завтра не нужно ни во дворец, ни в казарму – к гарпиям Сарруна и всех варваров вместе с ним! О них можно подумать и утром – подходящая тема для больной от вина головы.

Глава X

Музыка и весёлые голоса доносились со всех сторон, на огромных вертелах пеклось сочное бычье мясо, гремели хмельные выкрики и славословия. Хилон, в розовом хитоне и красном гиматии, прогуливался меж костров вместе с друзьями, довольно наблюдая за царящим вокруг весельем. Пиры, венчающие каждый из двенадцати дней Игр, он ценил даже больше, чем сами состязания. Здесь собирались все эйнемы во всём своём многообразии. Здесь прекращались распри и не было места высокомерию. Здесь были не просто анфейцы, филисияне или гилифияне – здесь пировал и славил богов единый народ эйнемов, в такие минуты особенно ясно осознающий себя таковым.

На площади установили множество кострищ для готовки мяса и палаток с вином. В Калаиде дозволялось вкушать лишь освящённую пищу из храмовых кухонь, стоившую безумных денег, за что калаидян обвиняли в стяжательстве. Искатели народной благосклонности выплачивали неимущим гражданам пособия для поездки на Игры, а беднейшие полисы вводили особый налог, чтобы сколь-нибудь прилично снарядить своих атлетов. На вино запреты не распространялись, и благословенный напиток лился рекой, ибо каждый полис стремился перещеголять соседей. Здесь были вина со всех концов Эйнемиды: сладкие и душистые келенфские, грубоватые и яркие таврофонские, благословлённые Сагвенисом Лозодарителем ликадийские, горьковато-сладкое чёрное гилифское, особое вино с лекарственными травами, что готовили на острове Мойра – столь крепкое, что у самого сильного человека всего от одной чаши начинал заплетаться язык. Больше всего народу толпилось возле палаток с золотым вином Ксилийской долины и у герийцев, угощавших знаменитыми «Слезами Эникс». Виноторговцы не могли упустить такую возможность представить свой товар, поэтому Игры иногда называли самой большой винной ярмаркой Эйнемиды. В священной Калаиде сделки были запрещены, но ведь не преступление договориться выпить за окончание состязаний «пару чаш вот этого замечательного вина». По тому, сколько чаш предлагалось выпить, опытный торговец тут же определял условия сделки и стоит ли дело беспокойства. Виноторговлей в Эйнемиде занимался ограниченный круг семей, связанных родственными узами и знавших друг о друге всё, вплоть до того, сколько кустов пострадало от паводка на винограднике семьи Эпелов в Таврофоне и каких рабов приобрёл виноградник Хресфидов на Келенфе. Им не требовалось много слов, чтобы понимать друг друга.

Вряд ли где можно было получить лучшее представление о том, сколь многое вмещает в себя понятие «эйнемы». Вот угощаются вином жители Эйнемской Архены, подобно своим соседям-варварам заплетающие напомаженные бороды косами и не знающие меры в золотых украшениях. Неподалёку высокомерный и утончённый латариец в белоснежном гиматии слушает закутанного в шкуры хлаидского горца. Эти четверо, в песчано-жёлтых хитонах, из Талиска – основанной сенхейцами колонии в пустынной Теметене. У них в ушах золотые кольца, на руках золотые браслеты, одежда украшена мехом и клыками леопарда, а один чернокожий, словно кахамец. Церемонно раскланявшись, мимо Хилона и его друзей прошла небольшая группа гелегов в зелёно-красных мантиях, подвёрнутых, точно сложенные крылья жука. Гелеги мнили себя потомками насекомых, их города напоминали муравейники, а правили ими женщины, почтительно именуемые матками. Подле всех этих причудливых одеяний, гиматии обитателей коренной Эйнемиды выглядели совсем просто, однако их обладатели пользовались наибольшим почётом, ведь их земля была средоточием цивилизации даже для жителей отдалённых колоний.

Хилону полагалось поприветствовать как можно больше людей, производя на всех наилучшее впечатление. Атлет – представитель народа, если он груб, дурно воспитан и невежествен, скажут, что в полисе не сыскалось достойных граждан. Соотечественники пристально наблюдали за атлетами. Случалось, что победителя Игр из-за плохого представительства лишали почестей.

Первыми Хилону повстречались уроженцы Неары, во главе с его приятелем и гостеприимцем Хабрием. Неарой называли небольшую горную область на западе Эйнемиды, на