– Как же ты собрался ему помогать? – усмехнулся Энекл. – Сам же говоришь, царь оказался к этому совсем не склонен.

– Угу, вот именно об этом я тогда и думал. Согласиться-то я согласился, но как это осуществить? Мои способности к обольщению мужчин, как вы помните, оставляли желать лучшего, так что я понятия не имел, что делать дальше. Кого-то это досадное затруднение поставило бы в тупик, но не Феспея, сына Тинасодора. «Если я не знаю, как обольщать мужчин, значит мне нужен тот, кто знает!» – решил я и на следующий же день, взяв с собой Шалумиша, направился прямиком к Нире.

– К Нире? Я знаю одну Ниру, она царская наложница, – сказал Диоклет.

– Не просто наложница – любимая наложница. Иные даже поговаривают, что это будущая Артимия, а учитывая, что настоящая Артимия относится к таким разговорам на удивление спокойно, это дорогого стоит. Нира – настоящая умница, и лично у меня нет ни на медный обол сомнений в том, что рано или поздно она достигнет самого высокого положения.

– И ты так близко знаешь царскую наложницу, что вот так вот запросто пошёл к ней? – сказал Энекл.

– А вот веришь или нет – знаю. Нира – хегевка, но ребёнком переехала во Фрину и жила там почти пять лет, пока её не продали за папашины долги, а я во Фрине родился, так что, общие темы у нас сразу нашлись. Можно сказать, мы с ней добрые приятели.

– Мне кажется, что я не в Мидонии, а в Этелии: в кого ни плюнь, один из Иола, другой из Фрины. Так скоро окажется, что сам Саррун из Симарна или там из Кефелы, – проворчал Энекл. – Ладно, и что сказала Нира?

– Кстати, моя прабабка по матери иолийка, – улыбнулся Диоклет. – Но и правда, что об этом подумала Нира?

– Если честно, у меня были сомнения. Не будем забывать, что Шалумиш, доверяясь нам с Нирой, серьёзно рисковал: свободный мидонянин, использованный как женщина, от позора не отмоется. Причудливые формы порой приобретает любовь... М-да… Но, на счастье Шалумиша, Нира отнеслась к этому делу благосклонно, и даже более чем: хохотала она, клянусь Свирелью Сагвениса, не меньше получаса. Ну а когда отсмеялась, мы начали составлять план кампании.

– Что за план?

– О, – протянул Феспей, – будьте уверены, это был просто замечательный план. Даже мудрый Метеон и его полководцы у Соловьиной горы вряд ли планировали тщательней, да и той западне, что они подстроили ахелийцам, наш план не уступит ничем. Мы корпели над ним целую ночь, а под утро я бросился к себе и, забыв про сон, схватился за стило. Вы когда-нибудь слышали историю про Нарменнар?

– Нет, – уверенно ответил Энекл.

– Читал, – кивнул Диоклет. – И, кажется, вижу связь...

– А вот я никакой связи не вижу. Может быть кто-нибудь объяснит?

– Воистину, нет на свете ничего слаще невежества, иначе его не избирали бы столь многие, – фыркнул Феспей.

– Это старая иллумийская легенда, – быстро сказал Диоклет, не давая приятелю времени разозлиться. – Сейчас расскажу, как запомнил. У Таллу, правителя Ирала, был любимый друг по имени Нарменну. Дружба их была столь велика, что боги позавидовали ей. Послали они на землю чудовище Баррур – огромную змею с тремя хвостами, шестью головами и десятью руками...

– Змея с руками? – усмехнулся Энекл.

– Почему нет? Живут же в Теметене люди со змеиными хвостами. Короче говоря, Баррур принялась разорять земли Ирала, а бог Мулиллу в обличье нищего пришёл к Нарменну, который как раз справлял свадьбу с прекрасной Тилассар. Мулиллу раззадорил Нарменну и хитростью вынудил поклясться, что тот не возляжет с молодой женой, прежде чем одолеет Баррур. Наутро Нарменну выступил в поход. Долго сражались они, но Нарменну был сильнее, он отсёк своим топором все три хвоста, десять рук и пять голов. Занёс он уже топор, чтобы отрубить последнюю голову, но тут Мулиллу позвал Нарменну голосом его жены. Нарменну обернулся, и чудовище тут же откусило ему голову, после чего издохло. Опечалился правитель Таллу, узнав о гибели Нарменну. Так горько рыдал он и так горячо молил богов вернуть друга, что дрогнули даже их медные сердца, и устыдились они своего коварства. Один Мулиллу был доволен, но, видя, что остальные боги жалеют Таллу, притворился, будто раскаивается больше всех. Решили боги воскресить Нарменну, но как это сделать, ведь его голову пожрало чудовище? Не может человек жить без головы. Сказала тут мудрая Ланнар: «Коли лишился он одной части, хорошо было бы заменить её другой, ибо если в одном месте убыло, то в другом да прибудет». Обрадовались боги, но тут же задумались: как выбрать, какую часть заменить? Без руки не может муж править колесницей и держать топор. Без ноги не выйдет на поле боя, не сможет танцевать танец победы. Долго спорили они, но так и не смогли решить, что лучше. Вышел тут вперёд Мулиллу и сказал: «Я погубил храброго Нарменну, я же должен и искупить вину. Отправлюсь-ка я на землю и воскрешу его, а что предпочесть, решу наилучшим образом». Согласились с ним боги, ибо Мулиллу славился хитроумием. Тут же бросился Мулиллу с небес на землю, в душе лелея коварство. «Что рука, – думал он, – что нога? Воскрешу я его без его мужской силы! Что может быть для мужа постыднее? Не возляжет он с женой, не родит детей, мужчины изгонят его из своего круга и всякий скажет ему: «Ты – евнух!» Произнёс Мулиллу тайные заклинания, но вышло всё не так, как он замыслил. Нарменну и впрямь возродился без своей мужской силы, но не мужчиной, а прекрасной женщиной по имени Нарменнар, обликом сходной с Нарменну будто брат с сестрой. Поразился этому царь Таллу, но тут же возрадовался. «Утратил я друга, – воскликнул он, – но дали мне боги в утешение жену!» Взял царь в жёны Нарменнар, а второй женой вдову Нарменну Тилассар, и стали они жить в великой любви. Радовались боги, глядя на них, а Мулиллу был столь разгневан, что от злобы перевоплотился в безумный дух пустыни, вечно жаждущий крови путников и разоряющий караваны.

– Неплоха история, – прервал Энекл наступившее после рассказа молчание.

– И не говори, – удивлённо согласился Феспей. – А каков рассказчик! Почти слово в