разумного человека разлитие желчи, но это неизбежно в Мидонии и вообще везде, где правят люди, а не живой бог, как у нас в Кахаме. Будь благословен канда Несхемани и да славится его имя вечно! – воздев руки к потолку, Пхакат что-то быстро прошептал. – Так вот, раз правит страной не бог, а человек, то конечно люди не имеют к нему почтения, а отсюда и беспорядки. Так случалось и при отце нынешнего царя, и при его деде и ещё тысячу лет до них. Пошумят, подерутся, самых громких крикунов накажут, остальным дадут подачку и всё пойдёт дальше, как было. А вот когда в город вводят войска и заключают под стражу уважаемых людей, то верный признак – нужно ждать беды.

– Постой, Пхакат, войска – ладно, но кто кого заключил под стражу? – удивился Энекл.

– А вы ещё не слышали? Сразу после полудня в Нижнем городе начались аресты. Сперва хватали тех, кто возвращался с площади, уши царя дали людям разойтись, а потом стали вламываться в дома и забирать мужчин. Сопротивляться никто не пытался, на улицах были отряды рогатых, а все знают, что этим чудищам убивать милее чем есть, пить и совокупляться. Взяли человек сто, потом прихватили нескольких квартальных старшин и других городских чиновников – десятка три человек. Здесь, в Среднем городе, тоже кое-кого схватили, но меньше и без лишнего шума.

– И всё это пока мы были на совете во дворце. А Нефалима там не было... – Диоклет задумчиво покачал головой.

– Да уж, узнаю руку, – хмыкнул Энекл.

– Вот так всё и произошло, – сказал Пхакат. – Всех отвели в тюрьму, что возле зиккурата Ушшура. Родственники хотели что-то узнать, но их прогнали.

– Значит будет суд. Свободных мидонян без суда даже безумный Абитушуллум не осмеливался казнить, – заметил Диоклет. – Впрочем, увидим. Что было дальше?

– Да в общем-то и ничего. Все разошлись по домам, в Нижнем городе сейчас на улицах ни души – уж больно все напугались. К домам городских советников приставлена стража, болтают даже что царь потребовал у совета заложников, но уж это, конечно, выдумки.

– Да, наверное... – эйнемы многозначительно переглянулись.

– Получается, город вполне усмирён, ‒ сказал Энекл. ‒ Это не так уж плохо. По крайней мере не получишь горшком по голове.

– Да, мир и покой, слава великому царю царей, но вот что я тебе скажу, мой друг: хороший повар не станет плотно закупоривать котёл, в котором кипит вода, ибо тогда пар может сорвать крышку и наделать бед. Мудрость властелина шести частей света соперничает глубиной с Великим морем, но не слишком ли тяжёлую крышку он выбрал?

– Ещё и сверху сел, – хохотнул Энекл. – Но стоит ли тебе из-за этого тревожиться? Уж кто-кто, а владельцы таверн да борделей во время смут только жиреют да богатеют.

– Ты прав, мой друг, ты прав, лучше времени для заработка, и не придумать. Чернь громит богатые дома, лавки, усыпальницы, а потом мародёры и грабители могил приносят добычу в кабак. Они платят мерой золота за меру пива – стоит ли скупиться, если завтра будешь висеть на стене ногами вверх? Ещё можно неплохо нажиться, скупая награбленное, ибо когда царские воины расправятся с бунтовщиками, всё это добро сразу станет раз в шесть дороже. А куда пойдут воины, устав вешать бунтовщиков? Конечно в тот же самый кабак, и их кошели будут полны золота, ведь они непременно разграбят всё, что не разграбили до их прихода. Само собой, при этом всю посуду перебьют, всю мебель переломают, а всех служанок старше семи и моложе семидесяти лет изнасилуют. Бывает ещё, что грабят винные лавки, поджигают таверны, избивают, а то и убивают, их владельцев, но, при такой прибыли, это всё вполне допустимые тревоги и затраты. Да, немало состояний сколотили во время смут, ох немало... Нет, мой друг, я уже слишком долго жил на свете и слишком многое повидал, чтобы радоваться такой наживе – уж больно неверное это дело.

– Так или иначе, в ближайшее время новых беспорядков, кажется, можно не ждать, – сказал Диоклет.

– Беспорядки, – махнул рукой Пхакат. – Так или иначе, они будут усмирены. Не это заставляет меня молить богов смилостивиться над нами.

– А что же? – спросил Энекл.

– Я скажу вам так, – понизив голос, владелец таверны придвинулся к собеседникам, – царь наш, добродетельный и милосердный Нахарабалазар, воистину лев среди людей, одарён бесчисленными достоинствами и украсил свою молодость славными победами. Всё это так, вот только ни одна из его побед не одержана за пределами Мидонии. Пять лет правит молодой царь и все пять лет сражается с мидонянами: то со своим братом, то с восставшими рабами, то со мятежными вельможами, теперь вот с народом. Ставлю золотой сикль против обглоданной куриной кости, что немало глаз следят за всем этим с большим вниманием. На острове Занбар, к примеру, или в Мехероне, а может и в Плоской Земле.

– Ты хочешь сказать, кто-то из соседей может захотеть напасть на Мидонию? Брось, где ты найдёшь такого безумца? – Энекл махнул рукой. – Мидонию нельзя завоевать! Она больше и богаче всех в Архене, у неё воинов, как вшей на бродяге. При старом царе очень многие это почувствовали на своей шкуре – на всю жизнь запомнят.

– Вот только старый царь уже шесть лет как мёртв, а память у людей короткая. Долго помнят только обиды, а их у соседей немало. Кому-то может показаться, что царство ослабло, а что из этого выйдет, ведомо лишь богам. Что ж, спасибо за вино, друзья мои, но мне пора. Ваша еда, верно, уже почти готова, да и, может, другим гостям угодно чего-нибудь.

– А кстати, кто они? – Диоклет покосился на единственный занятый стол. – Вид у них довольно мрачный.

Действительно, компания выглядела не так, как должны выглядеть люди, собравшиеся на пирушку. С такими лицами было бы уместнее явиться на тризну, а беседа их совсем не походила на пьяный галдёж. Один – длинный и тощий как палка, с торчащим кадыком – особенно горячился, всё время норовя повысить голос, собеседникам то и дело приходилось его одёргивать. Все пятеро довольно молоды, одеты хорошо. Энекл решил, что они либо из зажиточных купцов, либо мелкие аристократы.

– Не