Я проскальзываю мимо Мэтта в ванную. Включаю воду в душевой кабине.

— Помоги расстегнуть молнию на платье, — невинно прошу я, когда Мэтт приносит белую рубашку. Поворачиваюсь к нему спиной и сворачиваю волосы пучком, чтобы упростить доступ к молнии. А заодно и к моей шее. — Просто не касайся кожи и все. Это в рамках правил игры, — коварно произношу я.

Но почти жалею о своей смелости, когда прохладная молния начинает медленно, очень медленно скользить по моему горячему телу.

— Все, спасибо, — говорю я, но Мэтт не унимается.

— Я помогу, мне не сложно, — ласково говорит он и так же медленно стягивает рукав моего платья, потом второй.

В прошлый раз на мне был только гостиничный халат. А теперь, впервые в жизни, меня по-настоящему раздевает мужчина. Раздевает Мэтт. Остановить бы его, но все во мне будто вытянулось на цыпочках от удовольствия.

Платье нехотя, замирая на каждом моем изгибе, опускается на пол.

Но Мэтту и этого мало. Чувствую, как словно сама по себе расстегивается застежка лифчика. Сердце колотится.

Он стягивает с плеч бретельки лифчика, помогает от него избавиться. Я вспоминаю об игре и ловлю каждое его движение — вдруг коснется — и от этой сосредоточенности ощущения словно усиливаются. Я же столько раз снимала с себя одежду — и никогда не чувствовала ничего даже близкого похожего. Не представляла, что эти действия способны запускать мурашки по коже и раскачивать пол под ногами.

Мэтт отбрасывает лифчик и — слышу — опускается передо мной на колени.

Я замираю. Меня бросает то в жар, то в холод, пока трусики тягуче-медленно сползают с моих бедер, потом ног. Я так хочу, чтобы Мэтт коснулся меня, что готова попросить…

— В душевой кабине тоже без рук, так будет честно, — говорит Мэтт чуть надтреснутым голосом.

Я усилием воли заставляю себя попробовать понять, что он имеет в виду. А когда понимаю, мое лицо начинает гореть.

— Конечно, я за честную игру. — Переступаю через свое белье и на ватных ногах, не забывая покачивать бедрами, направляюсь в душ.

Мамочки… и это только начало вечера…

Я долго стою под горячим душем, меня знобит от волнения. И дело не в игре, а в том, что будет после того, как она закончится. Такое долгое, сладкое, изматывающее предвкушение… Наконец, выбираюсь из душевой, вытираюсь большим черным полотенцем, перед этим уткнув в него лицо, чтобы надышаться запахом Мэтта.

Надеваю на голое тело его рубашку, застегиваю только на одну пуговицу чуть ниже груди. Подумываю, не распустить ли волосы, но, глядя на себя в зеркало, оставляю их небрежно собранными на макушке.

Мэтта в гостиной нет. Слышу приглушенные звуки на кухне, иду туда. Мэтт с чем-то возится у плиты. Он оборачивается, и мы оба замираем. Мэтт, вероятно, от моего внешнего вида, разгоряченного душем и фантазиями. Я — от того, каким жадным взглядом он меня разглядывает, от макушки до пяток.

— Чем занимаешься? — невинно спрашиваю я.

— Готовлю паэлью. Вот, только продукты привезли. — Не сводя с меня глаз, Мэтт с хрустом откусывает желтый ломтик сладкого перца.

— Я помогу тебе? — Подхожу к нему вплотную и тоже откусываю перец, прямо у него из рук.

Теперь мы стоим лицом к лицу, от щемящего томления скручивает живот. Я даже дышать стараюсь неглубоко, чтобы хоть чуточку дольше продержаться в этой игре.

Мэтт рывком стягивает с себя тенниску. Мои руки будто сами тянутся к его крепкому, загорелому, такому соблазнительному телу… Останавливаю себя и стискиваю зубы.

— Я думала, перед готовкой не снимают с себя одежду, а, наоборот, надевают. — Киваю на льняной фартук, висящий у плиты.

— У меня же не обычная готовка, а готовка-соблазнение. И раз ты об этом забыла, мне нужно поднапрячься, — едва ли не мурлычет Мэтт.

Я приподнимаюсь на цыпочках к его уху.

— Да, Мэтт, старайся лучше. Приз почти у меня в кармане.

Я направляюсь к фартуку, на ходу расстегивая пуговицу рубашки, и легко скидываю ее с плеч. Возле плиты я стою уже обнаженная. Надеваю фартук.

— Итак, Мэтт, что же мне делать?..

Смотрю на него, с трудом сохраняя серьезное выражение лица. Он весь как сжатая пружина. Еще мгновение — и рванет ко мне.

— Пойти в спальню, — приглушенным голосом говорит Мэтт, — встать на кровать на колени и покорно ждать, пока я…

— А насчет паэльи будут пожелания? — обычным тоном интересуюсь я, а сама едва сдерживаю смех.

— Ах да, паэлья… Я сам справлюсь. А ты включи музыку в гостиной, для атмосферы. И не переодевайся. Мне нравится этот твой костюм для ролевых игр.

Он отворачивается, и я хмурюсь. Победа почти была моей!

Включаю в гостиной торшер — так романтичнее. В комнате мягкие оранжевые сумерки рифмуются с затухающими отблесками заката в окнах. Нахожу в гостиной музыкальный проигрыватель и целую стопку дисков! Обожаю! Опускаюсь на колени, перебираю их. Джаз, рок, блюз… Сколько тут всего! Включаю «Portishead».

Мэтт подходит ко мне с бокалами для шампанского в одной руке и бутылкой розового игристого вина «Cava» — в другой.

— Хороший выбор! — Это он о музыке. — Буду добавлять это вино в паэлью. Попробуем?

Я поднимаюсь с колен и беру оба бокала. Мэтт наполнят их вином.

— Зачем так много? Почти до краев…

— Сейчас узнаешь. — И так же, едва ли не с горочкой, наполняет второй бокал, терпеливо выжидая, пока опустится пена.

Вопросительно смотрю на него.

— Попалась! — ласково говорит Мэтт и касается кончика моего носа непонятно откуда взявшимся перышком.

Я не сразу понимаю, что он имеет в виду. А когда понимаю…

— О, ты догадалась, вижу по твоему взгляду, — плотоядно произносит Мэтт.

Я стою на пушистом, жутко дорогом ковре посередине огромного пространства и держу в руках наполненные до краев бокалы… Да я с места не могу сдвинуться!

— Попалась, крошка… — повторяет Мэтт, обходя меня со спины.

Все, чем я его соблазняла — открытая шея, обнаженное тело, — стало его