детскими вещичками и погремушками. Кира с малышкой переместились в Еленину комнату, которая была больше, а она сама перебралась в дочернюю спальню. Елена с облегчением продала за копейки большую, купленную Глебом кровать и поставила узкую односпальную, которую каждое утро застилала с армейской выправкой, окрестила своё жилище кельей и была этим довольна.

Они привыкали к детским крикам, к постоянному молочному запаху, к тому, что порядок – понятие относительное, а Кира уже не «ребёнок», а сама мать и «боевая единица» в уходе за младенцем.

Вся Еленина любовь к Глебу, которая возникла из неведомых глубин полгода назад, а теперь в одночасье должна была исчезнуть, никуда не исчезла. Она обрушилась на поцелованную солнцем головку, но и Кира, и Алика этому только радовались. Смешливый рыжик заполнил пустоту, которая зияла после Глеба, и Елена вышла на работу через две с половиной недели, когда не выходить уже было совсем нельзя.

Она ушла в свои мысли и не заметила, как медсестра замолчала.

– А ещё, вы знаете, был скандал! – воскликнув, Верочка продолжила: – Вы знаете, Вадим Лотов чуть не подрался с Вероникой Константиновной.

Елена не удивилась, потому что и так знала, получив СМС и от самого Вадима, и от доктора, которого поставила себе на замену, и от главврача клиники, до которого этот инцидент докатился.

Она зевнула – Лялька сегодня не спала полночи, и Елена укачивала её, давая Кире отдохнуть.

– Уладилось? – Ей не хотелось об этом говорить.

– Вроде бы, – медсестра листала бумаги, – так на него не похоже – всегда такой вежливый и обходительный парень, но знаете, всякого человека можно довести до белого каления. Он так за маму переживает! Да и Вероника Константиновна… – Верочка осеклась.

– Это точно, – Елена поняла, что хотела сказать медсестра, Вероника Константиновна была отнюдь не самым чутким человеком, – но зато она прекрасный врач! Кстати, она на месте?

– Сегодня у неё операционный день, – Верочка посмотрела в календарь, – и ещё скопилось много врачебных отчётов, я положу на стол, чтобы вы подписали.

– Хорошо, я часть работы возьму домой, – Елена с ненавистью смотрела на две большие стопки бумаг, – к Лотовой я сейчас зайду, дайте мне данные по её послеоперационному состоянию. Из реанимации уже перевели?

– Перевели, – медсестра листала бумажки, – состояние удовлетворительное. Вот карта.

Елена села на стул, рядом с постелью больной, и ощутила явное дежавю. Вот такие пустые и выхолощенные глаза, в которых за зрачками поселилась смерть, она уже видела.

Конечно, её пациенты часто не выздоравливали, а умирали, но не у неё в отделении, их отправляли или домой, или в хоспис на паллиативное лечение.

Сейчас ей казалось, что она смотрит самой смерти в глаза.

Дубовец. Светлана Афанасьевна.

Елена вспомнила такие же серые глаза и тот же замогильный взгляд.

Со смертью не договоришься.

– Спасибо вам, – пациентка положила свою тонкую ладонь поверх руки Елены, – спасибо, доктор. Пусть идёт как идёт, спасибо за вашу теплоту и заботу. Я устала. Я очень устала. Не нужно больше никаких операций.

Елена похлопала её по руке и встала.

Глава 12

Она ушла пораньше, как и говорила Верочке, прихватив с собой ворох бумаг. Зайдя домой, она первым делом спросила:

– Ну как наш рыжик?

– Извёл меня до невозможности твой рыжик. – Кира вышла в коридор, меланхолично раскачиваясь из стороны в сторону с покряхтывающим младенцем на руках.

– Давай мне, – Елена протянула руки, – иди отдохни немного. Можешь развлечься приготовлением ужина.

– Так себе развлечение, – скривилась дочь.

– Тогда закажи. – Она её уже не слушала, а с умилением смотрела на крохотное личико. – Твоя мама рассказывает, что ты её извела. Правду ли говорит, а, Алика Васильевна? Неужели правда? Такая милая девочка и плохо себя вела? Ни за что не поверю!

Лялька ещё не улыбалась, но деловито причмокнула, нахмурила бровки, а потом заорала во весь свой беззубый рот. А Елена только рассмеялась – ей нравилось в малышке всё: как она выглядит, как подёргивает маленькими ручками и ножками, как пахнет и как проявляет характер в свои несколько недель от роду.

Она немножко повозилась с девочкой и, когда та уснула, стала делать работу, которую взяла домой, думая о том, что завтра она расскажет Вадиму Лотову о том, как на самом деле дела его матери, порекомендует психиатра, антидепрессанты, хоспис и… через неделю выпишет её.

Неприятный будет разговор. Она потёрла глаза – сколько времени сейчас?

Сейчас – бесконечно.

Оно длится, оно идёт сквозь меня. Когда твоё тело распадается на больные осколки, ничего не остаётся, кроме бесконечного сейчас. Ощущаешь себя живым только тогда, когда отчаянно хочется умереть. В долгой пытке теряется смысл неудобства и боли, остаётся только время, его чувствуешь каждой клеткой, оно застывает дыханием на губах, слышится или мерещится шорохами дома, едким запахом, дрожью, ознобом.

Время сметает всё, кем и чем ты когда-то был, обращая все твои мечты и чаяния в пыль. Все радости, обиды, любовь, горе – всё мельчает в крошки и сор под ногами времени. И остаётся жалкий остов – изнемогающее тело и несвежее дыхание. Это всё, что осталось от тебя в богом забытом подвале.

Меня больше никто и ничто не держит. Забывая всех, кого я любила, я становлюсь свободной. И эта свобода даёт право не быть. Хочу плакать, но слёз нет. И я просто закрываю глаза, вспоминая, как всё случилось.

Случается всё и со всеми, Ляльке уже полтора месяца, и Елене не отвертеться от московской ежегодной конференции, как бы она ни старалась. Ей удалось выторговать себе два дня вместо обычной недели, но и двух дней ей казалось слишком много, ей совсем не хотелось оставлять Киру и Ляльку одних, но дочь заверила её, что всё будет в порядке и что она будет звонить едва ли не каждый час. И Елене стало немного спокойнее.

Август подбирался к своим последним дням, но по погоде был срединным сентябрём, похолодало, и наступила пора долгих реденьких дождей, беспросветного неба и сырого, стылого воздуха.

Ранним утром она шла по перрону к своему вагону, кутаясь в шарф и жалея, что не надела тёплую куртку вместо щегольского плаща. Было светло, но из-за развалившихся во всё небо туч – хмуро.

– Здравствуйте, ваш билет? – сказала молоденькая проводница.

Елена достала из сумки билет с паспортом и… замерла, глядя вперёд. Через вагон стоял Глеб. Высокий, красивый, в очках с едва заметной оправой и тёмно-синем пальто. Рядом с ним стояла моложавая женщина лет сорока, стройная, высокая, с длинным хвостом светлых волос. Она что-то говорила ему, улыбаясь, чуть дотрагивалась до его локтя.

– Место двадцать пятое, проходите, пожалуйста. – Проводница вернула билет и