Принчипесса же выскочила из кареты и бросилась спасать Томми, желая помочь ему подняться. Но у нее все как-то неловко получалось: она тянула Томми за руку, но от усилий ее больше саму к земле пригибало. Тут хорошо бы Веро помогла…

Но Веро упорно сидела в карете, вся красная как свекла, и малодушно делала вид, что она не с ними приехала.

Веро и правда не могла. Ей было плохо. У нее от волнения заболел живот. У нее было все по списку Золушки — карета, принцессино платье и туфли. И даже больше — еще была роскошная шляпка из тонкой соломки, но Веро это (кто бы мог подумать!) не делало счастливой.

К тому же на одной из нижних юбок ослабился пояс, и чтобы она не свалилась, ее надо было постоянно придерживать, кружево на плече зацепилось за гвоздик в карете, а шляпка… Да, шляпка радовала, к тому же скрывала испарину, проступившую на лбу. И еще перчатки из сетки были некстати — от них ужасно потели руки. Веро страстно хотела сплавить перчатки Томми, но не успела. Он к тому времени уже из кареты вывалился.

Как там дальше события происходили, Веро немного пропустила. Уловила только, что нашлись добрые люди — Томми подняли и он, расправив платье, даже встал прилично. Но так встал, что весь вид собой загораживал. И Веро, забившись в угол, даже на мгновение убедила себя, что нет причины там всем толпиться, как вдруг до нее донеслось:

— Чтоб я сдох… Это ты, что ли, Баронесса?!

Веро по тону поняла, что этот окрик в сторону Томми брошен и что, пока она в карете прячется, его за Баронессу приняли. И даже догадалась, кто это сказал, потому что, если ваши королевские манеры вам на горло наступили и вы не можете сказать «Глаза бы мои на такое не смотрели! Оттащите ее быстро и пристрелите на заднем дворе….», вы просто материтесь через каждое слово и, пока ствол перезаряжают, переспрашиваете почти с надеждой «Та это ты, Баронесса, да?..»

И тогда Веро глубоко вздохнула, подобрала юбки и открыла дверь в карете… И ведь были времена, когда она думала, что сыграть на публике этюд — это стресс. Смешно.

Вылезти ей удалось без особого позора — никто внимания не обращал: Томми всех зрителей вокруг себя собрал. Всем было интересно, что Удав, встав на цыпочки, ему на ухо шепчет, а Томми его слушает с величайшим достоинством, и только в его красивых черных глазах медленно и незаметно растет ужас.

У Принчипессы тоже дела обстояли не лучше. У нее платье было самое красивое. Это Веро, собираясь во дворец, громче всех кричала, что юбку хочет непременно до пола и чтобы все было непременно пышно. И Алессандра сделала так пышно, что Веро теперь не в каждую дверь пролезала. А Принчипессе юбку пошили разумную, чуть ниже колен, но зато ярко-бордового цвета. К ней приладили зеленый лиф, словно нераспустившийся бутон, и Принчипесса была похожа на прелестный цветок.

Вокруг нее сразу же собралась толпа почитателей. Все с восхищением разглядывали ее платье, хотели узнать имя портнихи. Алессандра еще у Королевы тайком сунула Принчипессе визитки, желая, чтобы та ей новых клиенток привадила. Принчипесса теперь эти визитки в кулачок зажала, но имени Алессандры не называла. Стояла, не шелохнувшись, ей не разогнуться было: ее с одной стороны совесть мучила, а с другой — тщеславие душило. Почувствовав популярность, Принчипесса теперь не хотела делиться именем такой замечательной портнихи и про себя размышляла: «Пусть и скрутило временно, надо перетерпеть, если не проболтаюсь, платья такого, как у меня, ни у кого никогда не будет!»

…Веро, еще из кареты вылезая, его взгляд почувствовала. И голову повернула, как будто среди множества незнакомых лиц словно знала, куда смотреть.

Сходство у Чиваса и Хорошей было удивительным — оба высокие, черные, худощавые. Но только если Хорошую можно было сравнить с легавой, что во дворе паслась и о чистоте миски не заботилась, то Чивас был чистокровным доберманом — всю жизнь по коврам ходил и жрал только с серебряных подносов. У него во всем чувствовалась порода: и как стоял, и как держал себя, и как смотрел…

Он так на Веро смотрел, как однажды в отделе бытовых товаров Максимильян смотрел на швабру — с сильным сомнением, что она сгодится в хозяйстве.

— Так, значит, это ты Баронесса? — громогласно бросил Чивас, а потом еще раз посмотрел на Томми и решил, что из двух зол Веро во всех смыслах поменьше, и даже немного смягчился.

— Как дорога? — коротко спросил он, сразу давая понять, что отвечать не обязательно, потом кивнул на Томми с Принчипессой. — А эти две кто?

— К… кузины, — хрипло сказала Веро, как дома репетировали, и тут же протянула приглашение.

Но Чивас даже смотреть не стал. Он вдруг переменился, словно ему на мозоль наступили. В одно мгновение рассердился, почернел, швырнул о землю перчатку и, развернувшись, зашагал прочь. Придворные бросились за ним следом, а Веро, обомлев, встала как вкопанная, и в голове ни одной мысли не было, зато на душе начали тихо-тихо скрестись кошки.

Веро тогда своими тревогами с Принчипессой поделилась.

Они задумчиво шли за слугами по длинному коридору. Уюта во дворце не было никакого, все напоминало обычную гостиницу, но из всех трех звезд, что условно сияли, только высокий, расписной узорами потолок заслуживал внимания. По обеим сторонам коридора за дубовыми дверьми, как скворечники, располагались комнаты.

— Да уж… Хоромы… — разочарованно протянула Принчипесса, вертя головой.

— Может, мы не все продумали с этим приглашением? — полушепотом говорила Веро. — Что-то беспокоит меня эта Баронесса. Ну, приехали и приехали, с чего бы Чивас стал ей столько внимания уделять? Ты же видела, как он на всех смотрит, словно никого в грош не ставит, и хочет, чтобы об этом всем непременно знали. А тут сам встречать вышел, разговор завел…

— Ох, Веро, не нагнетай, — отозвалась Принчипесса, — и без того холодно. Мы словно не в замке, а в подвале каком-то. Чуешь, как по ногам дует? Меня другое беспокоит. Ты заметила, как Удав вокруг Томми вьется? Словно пытает медленно.

Веро согласилась. Томми пока хуже всех было. Он так и остался с Удавом в парке беседовать. Погода тогда уже испортилась, тучи как-то вмиг налетели. Чивас объявил, что гуляние закончилось. Гаркнул так, что все сразу под крышу сбежались, только Удав не пошевелился. И у Томми шея затекла вдумчивый вид