Профессор сделал небрежный жест:

— Ах, оставьте ваши репетиции.

Веро с открытым ртом напряженно вслушивалась. Из последних сил надеялась, что говорят не о ней. А профессор потянулся, энергично размял руки и, готовый к бою, направился на сцену.

— Инструмент несите!

Веро смотрела на него с вытаращенными глазами. Она совсем не была готова к бою. Она вообще в бой не ходила. Она обычно в кустах сидела.

«Что он хочет от меня? Я не понимаю, что он хочет?!»

Взгляд ее заметался в поисках спасения и наткнулся на директрису. И как Веро ни было плохо, она поняла: той еще хуже.

— Начнем, да?

«Нет!!!»

— На раз, два, три, и-и-и!

Веро с ужасом грохнула по клавишам и, хотя была не уверена, что по всем тем, уже не останавливалась, мчалась, подталкиваемая ревом инструмента. Профессор тоже играл так себе — видимо, аккордеон был не его специальностью.

Накрытая лавиной звуков, Веро очнулась где-то к середине второй части и недовольно скосила глаз на профессора — тот махал головой, с силой жал на клавиши и, похоже, хорошо время проводил.

«Я вообще не понимаю, как он играет! …Он только мешает! …Меня же не слышно!»

Веро для усиления звука нажала на педаль, потом забыла ногу убрать, постаралась оторваться. Профессор не отставал, потом перехватил инициативу — пошел на «крещендо». Веро весь запал вложила в «аллегро»… Комиссия вообще не поняла, что происходит — это было похоже на бег с препятствиями двух борзых. И барьеры они не брали, они их сносили. Только в предпоследнем акте оба пошли на уступки — выровнялись, выстроились, к финишу пришли вместе и очень громко.

— Вот это темп!!! — завопил профессор и вскочил вместе с аккордеоном.

Веро едва под рояль не свалилась.

— Такой темп, я едва поспел! Вот это кураж! Вот это талант!

И пока Веро в себя приходила, сгреб своими ручищами директрису, наговорил ей комплиментов, обещал, что ее школу всем в пример ставить будет.

— Такой самородок воспитала!

Директриса слабо улыбалась:

— Ах, что вы, право…

Сказать, что Веро бездарь, она просто не смогла — ведь ее только что так славно похвалили.

После скорого обсуждения было решено, что конкурсное место, как и предполагалось, достанется кому-то из ребят, а Веро зачислят дополнительно — «за талант к импровизации». Веро пыталась слабо протестовать, но так как близилась осень, а в чем ее таланты, Веро так и не разобралась, то подумала, почему бы и дальше не поучиться прекрасному?

И самое удивительное, что жизнь в консерватории оказалась довольно сносной. Преподаватели быстро пережили ужас от игры Веро и в большинстве своем были снисходительны — в общем зачете предметов ее успеваемость выглядела неплохо. Особенно Веро отличилась в написании либретто к театрально-студенческим постановкам балетов. С легкостью переходя из одного жанра в другой, она за неделю успевала написать сочинения половине студентов своего курса, многие из которых талантливо владели инструментом, но писали с куда меньшей охотой.

Писала бескорыстно, даже стала этим популярна, а студенты в благодарность предлагали ей играть ансамбли, отдавая более легкую партию. Веро старалась, разучивала, играла довольно сносно, и ее так и не отчислили.

А когда она даже дожила до вручения дипломов, то вышла на сцену и услышала в свой адрес: «Деточка, в музыке вы полная бездарность, но сочинения пишите прекрасные!» И, словно в поддержку, зал снисходительно похлопал. Веро покраснела, несуразно поклонилась и пошла со сцены. По дороге спотыкнулась, чуть не свалилась, и чувство у нее при этом было, словно ее номинировали на главную роль в исторической драме, а «Оскара» вручили за озвучку мультфильма…

Глава 11

«Невозможно, невозможно…» — снова пробормотала Веро и, выбравшись из сена, поискала глазами почтовую сумку Сороки. У Веро лихорадочно блестели глаза и пылали щеки. Ей определенно надо было поспать.

Лошади тоже надо было поспать, но у нее лодыжка распухла — ей браслет ногу жал. Лошадь лежала в сене и мрачно пыталась расстегнуть браслет зубами.

— Помоги, а? — печально подняла она свои огромные глаза на Веро, когда та, встав на четвереньки, энергично проползала мимо.

— Подожди. Не до тебя, — целеустремленно отозвалась Веро. — Я иду мир спасать.

Добравшись до почтовой сумки, Веро нервно вытрясла письма и стала адреса просматривать. Она сама толком не понимала, что искала, даже хотела совета у Лошади спросить. Но Лошадь свои проблемы решала. Она к тому времени уже отгрызла от браслета две жемчужины, те выскользнули у нее из пасти и откатились к двери. Лошадь проводила их взглядом, запомнила, где лежат, и стала дальше грызть замок.

— Есть! — счастливо закричала Веро, выхватила из пачки письмо и победно помахала им над головой. Сорока как почувствовала, что по ее душу козни строятся — выкопалась из сена и в изумлении уставилась на Веро.

— Я вот сейчас не поняла. Это что сейчас было? Ты почему мои письма трогаешь?

— Это, кажется, приглашение во дворец, — проговорила Веро и умоляюще посмотрела на Сороку. — Дай почитать, а?

— Ты обалдела?! — сорвалась на крик птица.

— Ну, дай, а? Тебе Королева грамоту выпишет. Мы все попросим.

— Нет!!!

— Медаль хочешь?

— Нет!!!

— А может, тогда позовем Лошадника и он тебе голову открутит?

— ?! Ну ладно, забирай… — А потом, впрочем, не очень настаивая, переспросила: — А как же этика?

Веро снова порылась в сумке.

— Наперсток, серебряная ложка, четыре колечка. Четыре!!! Ты хоть немного себя контролируешь?! Лошадь! Перестань жрать браслет!!!

Письмо было заклеено, на конверте стояла гербовая печать. Веро сначала хотела его над огнем поддержать, как в шпионских фильмах делают, но Лошадь сказала, что костер в конюшне разводить не даст.

— А как же тогда? — неуверенно переспросила Веро.

— Рви, — кровожадно ответила Лошадь и выплюнула жемчужину, — рви и не мучайся.

Веро с замиранием сердца разорвала конверт и пробежала глазами письмо. У нее перед глазами буквы плясали и вместе с дыханием пульс замедлился.

— Сорока…. — выдохнула Веро, когда сердечный ритм восстановился и смысл письма стал предельно ясен. — Сорока!!! — закричала она и, бросившись обратно, сгребла птицу в охапку. — Сорока!!! Да ты же наша прелесть!!!

Сорока от нежданной похвалы разомлела, перестала дуться и все простила.

— Очень трогательно, — раздраженно фыркнула Лошадь.

— Да-да, Лошадь, я иду к тебе, — пробормотала Веро, но от эмоций и, может, еще оттого, что соловьи запели, ее накрыла вселенская усталость. Веро закрыла глаза и, прижав одной рукой к сердцу письмо, другой — Сороку, с мыслью «Бедная Лошадь… Да и черт с ней…» свалилась спать в траву.

…Проснулась Веро оттого, что