в которой не только резко осудил тех лиц, по инициативе которых отправка адресов не состоялась, но высказал также несколько общих воззрений на возможное вмешательство Швеции. Участие Швеции во враждебной России коалиции прежде всего создало бы, по его мнению, братоубийственную войну (brödrakrig), так как естественно, что союзники неизбежно направили бы шведские войска в Финляндию. Швеция не извлекла бы особых выгод для себя, так как первым результатом её участия явилась бы блокада финских берегов, а такая блокада не может быть желательна Стокгольму. Союзникам также не выгодно было бы производить высадку на финскую землю, ибо редкое население края и отсутствие предметов первой необходимости для пропитания десантного отряда неизбежно побудило бы неприятеля не позже ноября оставить край. Если население Финляндии в 1808 и 1809 годах скрывалось в леса при приближении собственного войска, то тем более оно сделало бы это при виде неприятеля. Наконец, не извлекла бы пользы из войны и сама Финляндия. Среди других народов война подымает чувства национальности и самостоятельности, но для этого необходимо обладать, прежде всего, политической независимостью и правом собственной защиты, чего у Финляндии не имеется. Наиболее же возмущался Снелльман толками о нейтралитете, которые особенно были в ходу в 1863 году, и удивлялся, как могла возникнуть подобная несообразная мысль. Вообще он очень горячо осуждал тех своих соотечественников, которые дали Западу повод желать создания из Финляндии «второй Польши», а в этом повинны были, по его словам, именно сами финляндцы.

Кажется, мало известно, писал Снелльман, что в 1863 году и в Финляндии предполагалось готовиться к войне. Наполеон, а за его спиной Англия, угрожали занятием Польши. Когда мне это стало известно, я настаивал на созыве чрезвычайного сейма. Говорили, что деньги доставит Россия, конечно, не в подарок. Но я, опасаясь как зависимости, так и рублевых бумажек, остался при своем мнении, что входит в долг не следует без гарантии сейма.

Россия действительно несколько готовилась к отпору внешних врагов. Граф M. Н. Муравьев, в своих записках, повествует: «В виду европейского напора и могущих быт военных действий, в апреле месяце 1863 года, вызван был сюда, в Петербург, брат мой, генерал-адъютант Николай Николаевич, для совещания о защите прибрежья от Свеаборга, в Финляндии, до границ Пруссии».

15 апреля (н. ст.) 1863 года газета «Helsingfors Dagblad» (№ 85) выступила со своим пресловутым проектом нейтралитета Финляндии на случай войны России с европейскими державами. В связи с этим в газетах была высказана мысль об исходатайствовании для финляндского торгового флота отдельного флага и о назначении отдельных финляндских консулов в иностранные порты. Обращая беспокойный взор на грозные признаки готовящейся борьбы, автор статьи задал себе вопрос: неужели Финляндию действительно постигнет столь печальная участь, неужели она сделается театром военных действий, а весь торговый флот её, который именно в этот момент рассеян по разным морям, станет жертвой политических случайностей?.. Во времена шведского могущества Финляндия была её ахиллесовой пятой. Мы проливали кровь за честь Швеции и её королей; наше бедное отечество было вечным яблоком раздора между скандинавской и славянской народностями. Неужели оно снова должно сделаться полем битвы для них? Международное положение, какое в этом случае представляет Финляндия, сходно с положением Бельгии и Швейцарии. Страна, которая постоянно подвержена опасности сделаться театром военных действий, должна быть, — столько же в интересах человеколюбия, сколько и в интересах войны, — объявлена сама нейтральной. Единственным средством предохранить Финляндию от бесполезных страданий, было бы объявление со стороны обеих воюющих держав полного нейтралитета всей страны и её торгового флота».

«Новая Прусская газета» разделила мысль финляндцев, заявив, что история Финляндии, обсуждаемая с современной гуманной точки зрения, дает ей право быть причисленной к разряду тех стран, которые пользуются постоянным нейтралитетом».

За гельсингфорсской газетой последовали «Абоские Известия», которые старались возможно широко популяризировать идеи флага и нейтралитета. Из статей сих «Известий» видно, что финляндцы желали, дабы мысль их о нейтральном положении Великого Княжества была рассмотрена и осуществлена на одном из предстоявших иностранных конгрессов. Что же касается торгового флага, то им представлялось возможным в критическую минуту перейти к нему и без всякой особой санкции. — «Абоские Известия» прибавляли даже, что вновь проектированный флаг видели уже в некоторых иностранных гаванях и на нескольких судах Эстерботнии. — Газеты призывали всех жителей края выразить сочувствие новому флагу и предлагали, чтобы он развевался на каждом судне и на каждом шесте. Общественное мнение края высказалось за флаг. Что газетная пропаганда отдельного флага не прошла совершенно бесследно, видно из того, что в 1871 г. в Рио-Жанейро, 19 февраля, на финляндском купеческом судне Хелиос (из Улеоборга) шкипер Снелльман не поднял флага, пока ему не приказал командир корвета Назимов. Государь повелел объявить виновному строгий выговор (августа 1871 года).

Как прежде, так и теперь гражданское мужество проявил один только И. Снелльман. Трудно себе представить, — писал он, — что отсутствие разума может быть так велико, чтобы можно было серьезно верить в осуществление нейтралитета Финляндии в то время, когда Россия ведет войну.

Волнение, поднятое в финляндском обществе восстанием в Польше и вопросом о нейтралитете и собственном флаге не сразу улеглось. «Мертвая зыбь» сказалась маленьким событием в Або. В передовой статье газеты «Abo Underrättelser» (№ 1 — 1864 года) редактор газеты, Иоганн-Вильгельм Лилья, представив обзор событий предыдущего года, дозволил себе предосудительные суждения об образе правления и политике Государя Императора, в деле подавления восстания Польши. Лилья писал о «залитой кровью» Польше, о «крепко скованных цепях», чем ясно выразил свои симпатии к восстанию. Генерал-губернатор предал его суду, который приговорил Лилья к тюремному заключению. Выпущенный из тюрьмы, он был встречен массой народа. Его проводили до квартиры певческие общества и хор музыкантов поселенного финского стрелкового батальон.

Император России одинаково относился как к полякам, так и к финляндцам. Обеим народностям он напоминал о том, что они часть большего общества, главой которого является русский Самодержец. «Счастье Польши и Финляндии, — говорил он, — зависит от принадлежности их к великой семье, составляющей Российскую Империю». Обращаясь однажды к полякам, Государь сказал: «J’aime également tous Mes sujets fidèles, Russes, Polonais, Finlands, Livoniens et autres; ils Me sont tous également chers; mais jamais je ne souffrirai qu’on admette l’idée que le royaume puisse se séparer de l’empire et exister sans lui. Il fut crée comme tel par un Empereur de Russie, et il doit â la Russie»[9]. И финны, и поляки приняли подобные напоминания довольно равнодушно. Но финляндцы дорожили своей