Рэнсом мчится по улицам Детройта так, словно они принадлежат ему. Волосы хлещут меня по лицу, когда мы проезжаем мимо закрытых на ночь предприятий. Меня переполняет адреналин, но когда становится ясно, насколько Рэнсом уверен в себе, насколько опытный он гонщик, я начинаю немного расслабляться.

Я чувствую себя… свободной и почти кайфую от этого.

Никогда раньше не делала ничего подобного, и мне это нравится.

Он направляется в сторону моей квартиры, но вместо того, чтобы отвезти меня прямо туда, останавливается перед маленькой закусочной на вынос примерно в миле от моего дома.

– Ты голодная? – спрашивает он, слегка поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня.

На моих губах возникает ошеломленная улыбка, я не успеваю сдержать ее. По какой-то неведомой причине эти братья вечно пытаются меня накормить.

Рэнсом приподнимает проколотую бровь и ухмыляется, заметив выражение моего лица.

– Что?

– Ничего. – Я качаю головой, глядя в сторону закусочной. – Да, я бы поела.

– Класс. Пойдем со мной, – говорит он, и мы слезаем с байка и заходим внутрь.

Закусочная почти полностью пуста. В воздухе витает аромат уюта, хотя с виду место кажется слегка неухоженным. Мы устраиваемся в кабинке в дальнем конце зала. Я беру со стола меню и лениво пролистываю его, одновременно пытаясь занять чем-то руки и найти, что поесть.

Официантка со скучающим видом подходит принять наш заказ, но, взглянув на Рэнсома, немного оживляется. Он заказывает бургер с сыром и картошкой фри и молочный коктейль, я беру то же самое.

Официантка забирает наши меню и уходит, а я начинаю теребить бумажку, которой обернуты столовые приборы на нашем столе, и бросаю взгляд на Рэнсома.

– Значит, ты не вегетарианец, как Мэлис?

Он усмехается.

– Нет. Мы с Виком оба едим мясо. Я понимаю, почему Мэлис сделал такой выбор, но я слишком люблю бургеры, чтобы когда-нибудь от них отказаться.

– Да. Я тоже.

– Так что, мать оставила тебя в покое? – спрашивает Рэнсом. – Больше не пыталась обокрасть?

Я моргаю, застигнутая врасплох этим вопросом. Но, думаю, мне не стоит удивляться. Эти парни очень близки. Они братья и все делают в команде, так что, конечно, Мэлис рассказал ему о том, что случилось с моей мамой.

– Нет, не пыталась. С тех пор я с ней не разговаривала, – отвечаю я ему. – Но к моим деньгам больше никто не прикасался. – Я сглатываю, ковыряя дырку в пластиковой столешнице. – Это не первый раз, когда она крадет у меня, хотя, думаю, это была самая крупная сумма. Мне тяжело было с ней расти.

– Да? Как так?

Рэнсом наблюдает за мной, сложив руки на столе перед собой. Тот же огонек любопытства, который, как мне показалось, я видела в его глазах в тот день, когда он пришел навестить меня в кампусе, вернулся, но теперь горит ярче.

Я думаю о странных мужчинах, что приходили к нам домой в разное время дня и ночи, о взглядах, которые некоторые из них бросали на меня, и о тех, кто спрашивал маму, нельзя ли развлечься и со мной тоже… и о мужчине, который решил вообще не спрашивать ее разрешения. Но я не хочу выдавать Рэнсому подробности этого кошмара, поэтому сохраняю это в тайне.

– В детстве я часто пропускала школу, – говорю я вместо этого. – Потому что маме нужна была помощь в оплате счетов. Я устраивалась на работу, но потом она тратила деньги на всякую чушь. Вещи, которые ей даже не были нужны. Наркотики, выпивку или одежду, чтобы чувствовать себя лучше. И мы все равно не платили по счетам. Когда мне исполнилось восемнадцать, и я съехала, то сказала себе, что больше не буду иметь с ней дела, но…

Я вздыхаю, качая головой.

– Но что? – подсказывает Рэнсом, наклоняясь еще немного вперед.

– Не знаю. Какая-то часть меня чувствует, что я многим ей обязана. Она удочерила меня, когда я была совсем маленькой, мне едва исполнилось два, и на это решились бы немногие. Я всегда чувствовала, что в долгу перед ней за это, но иногда она использует это против меня. Для нее это просто еще один способ манипулировать мной. – Я перестаю ковыряться в столе и вместо этого рисую пальцем завиток на его, изрытой оспинами поверхности. – Даже не знаю. Это сложно.

Рэнсом издает тихий горловой звук.

– Я знаю, каково это – иметь дерьмовых родителей, – говорит он. – Наша мама была просто святой, но папаша… Полный кусок говна. Он… – Рэнсом замолкает, шумно выдыхая через нос. – Давай просто скажем, что я знаю, каково это, когда человек, который должен быть на твоей стороне, обращается с тобой как с мусором и манипулирует тобой.

Я смотрю на него через стол, удивленная, что он вообще мне это сказал. Эти слова немного напоминают о том, что Мэлис поведал мне в машине в тот день, когда мы ехали к маме. О том, как любовь может быть использована против тебя.

Я начинаю получать более четкое представление об этих парнях, осознаю, откуда они вообще взялись, и удивлена, что чувствую, как по-настоящему сближаюсь с ними, понимаю их.

Официантка возвращается и приносит нам еду. Мы оба откусываем по нескольку кусочков от наших бургеров, некоторое время сидя в удивительно уютной тишине, прежде чем я откладываю свою еду и бормочу:

– Тот человек, с которым вы расправились той ночью… он правда убил вашу маму?

Я поднимаю взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть, как нечто мелькает в глазах Рэнсома – вспышка боли, омрачающая яркую сине-зеленую радужку его глаз. Его кадык дергается, и он кивает.

– Да. Убил.

– Мне жаль, – шепчу я.

– Спасибо. – Он выдыхает, слегка надувая щеки. – А мне жаль, что тебе пришлось увидеть, что мы с ним сделали, но он, сука, это заслужил. И если бордель обслуживал подобную клиентуру, я не жалею, что и он сгорел дотла. Ты долго там проработала?

По щекам расползается румянец.

– Нет. Это… это был мой первый раз. Не просто первый день работы, а первый раз в жизни. Или так бы и было, если бы вы не пришли и…

Лицо Рэнсома мрачнеет, его брови сходятся на переносице.

– Что ж, тогда я еще больше рад, что мы замочили этого сукина сына. Твой первый раз не должен быть с таким мужчиной.

Сердце сжимается. В том, как он произносит эти слова, есть нечто почти… покровительственное. Я не уверена, что сказать в ответ или даже как отнестись к